Руслан Мельников - Орден: Тевтонский крест. Тайный рыцарь. Крестовый дранг [сборник, litres]

Да, пожалуй, с кнехтами совладать можно. Но вот с рыцарской конницей… Для борьбы со святотатцами идиоты-вайделоты призвали в свой Священный лес даже дозорных. И вот пожалуйста…

Тевтоны, судя по всему, напали неожиданно. Русичи и степняки не успели даже подседлать лошадей. Теперь-то уже поздно: бойцы отрезаны от коновязей, лагерные шатры повалены, сбруя втоптана в снег. Теперь против конных бились пешие. Монгольские нукеры-панцирники из личной гвардии Кхайду-хана еще держались, сбившись в кучку. Новгородцы – тоже, но легковооруженные лучники Бурангула гибли десятками. И прикрыть их в этой суматохе не представлялось возможным. Так ведь все и полягут!

Дмитрий, Бурангул, новгородские, монгольские и татарские десятники что-то кричали, стараясь дать организованный отпор орденским рыцарям. Но крики эти не приносили ощутимого результата. Разрозненные разноязыкие группки не видели и плохо понимали друг друга. Кочевники терялись в пешем строю. Русичи, теснимые вражескими конниками, не могли развернуться в полную силу. Каждый боец слышал и слушался только ближайшего командира.

А черные тевтонские кресты на белых плащах – отличительные признаки полноправных братьев ордена Святой Марии – и серые одежды, украшенные усеченными «Т»-образными крестами сержантов и полубратьев, мелькали уже повсюду. Многочисленные оруженосцы оберегали рыцарей с флангов и тыла. И вся эта масса напирала, давила рассеянных пешцев. Спасти положение могло только единое командование. Стоять в стороне Бурцев больше не имел права. Он повернулся к жене:

– Аделаида, мне нужно туда, – Бурцев кивнул в сторону прусского лагеря. – Ты побудь здесь и не вздумай никуда уходить. Здесь безопасно.

Полячка не ответила. Лишь недовольно дернула плечиком да повернулась к своему новому дружку.

Бурцев тоже глянул на немецкого рыцаря:

– Ты как, Фридрих?

Рыцарь поджал губы:

– Я не желаю биться за язычников и без крайней необходимости не стану поднимать меча против собратьев по вере.

– Ясно.

Вообще-то иного ответа Бурцев не ждал. После стычки с прусскими жрецами в трусости фон Берберга не упрекнешь, но немец не пойдет супротив немца ради «богопротивных идолопоклонников».

– А если твои собратья по вере захотят причинить вред ей? – Бурцев кивнул на полячку.

– Этого я не позволю никому! – твердо заявил вестфалец и демонстративно положил руку на эфес меча.

– Тогда, будь добр, присмотри, пожалуйста, за моей супругой.

Бурцев особо выделил два последних слова. У фон Берберга аж дернулась щека.

– П-почту за честь.

Что ж, по крайней мере, у Аделаиды теперь будет надежная охрана. Вряд ли в столь укромном месте полячке потребуются услуги секьюрити, но уж ежели что… Благородный поединок из-за прекрасной дамы – все-таки не бой на стороне прусских язычников, чьи жены и дети гибнут сейчас под немецкой сталью. Тут, надо полагать, рыцарская честь фон Берберга останется незапятнанной, даже если придется проливать драгоценную германскую кровь.

А если никакого поединка не будет? Если немчура вздумает без боя сдать Аделаиду тевтонам или, чего доброго, умыкнуть прекрасную даму под шумок?

– Сыма Цзян, – окликнул Бурцев китайца.

Старик воинственно взмахнул боевым посохом:

– Моя пойдет с твоя, Васлав!

– Спасибо, отец, не нужно. Пригляди лучше за девчонкой. И за рыцарем этим тоже. За рыцарем особенно.

Он говорил по-татарски, и можно было не опасаться, что Аделаида и фон Берберг поймут.

Китаец кивнул:

– Не волновайся, Васлав. Рысаря и его слуга не обижай твоя красависа. Моя все делайся, как надо.

Ну, вот и славно! Имеется теперь защита и от защитника. Сыма Цзян будет начеку. И даже двум Фрицам нипочем не провести одного хитрого китайца. А уж коли дело дойдет до схватки, обоюдоострая палка мастера восточных единоборств быстро успокоит обоих. Такая палка и в таких руках дорогого стоит. В этом Бурцев уже имел возможность убедиться под Священным дубом.

Лезть к воротам – в гущу жестокой рубки, пешему, без доспехов, с одним лишь трофейным жреческим посохом в руках – верное самоубийство. Бурцев пошел в обход.

Рявкнул, пробегая мимо лучников дядьки Адама:

– Прикройте!

В прусское селение он ворвался через пролом в стене частокола. Сшиб с ног кривой вайделотской дубинкой кнехта, преградившего путь. Добивать не стал – время дорого. Пусть это сделает дядька Адам. Второго противника, рыпнувшегося было наперерез, уже свалила певучая стрела. И третьего тоже…

Бурцев бежал к запертым воротам, за которыми гибли русичи, татары и монголы. Бежал, стараясь не ввязываться в драку. А драка вокруг была славная. Избиение беззащитных баб и детишек прекратилось. Орденская пехота схлестнулась с набежавшими из леса прусскими мужиками. Кнехтов оказалось побольше, да и вооружены они были лучше, но пруссаки в ярости были поистине страшны. Когда такие бойцы вершат возмездие, один троих стоит.

Неистовствующие бородачи в мгновение ока расхватывали оружие убитых кнехтов и нещадно рубились с врагом. Бурцев тоже сменил жреческую палку на немецкую секиру с длинной рукоятью. Уже кое-что!

Меткие стрелы Адамовой ватаги по-прежнему освобождали его от необходимости пробиваться через селение с боем и оберегали тыл. Толковая поддержка лучников дарила лишние секунды. И Бурцев старался максимально использовать это время.

И-эх! – он с разбега вскочил на внутреннюю насыпь у частокола. Ага! Возвышение небольшое, но поле боя – как на ладони. Лучшего командного пункта не придумать. И приказы отсюда, должно быть, слышно хорошо, а то ведь ни сигнальных бунчуков, ни барабанов под рукой нет. Хотелось, правда, не глотку рвать, а спрыгнуть вниз да помочь ребятам. Но там внизу – в теснотище боя пешему ни хрена не увидеть, не понять, не организовать оборону. А секирой больше, секирой меньше – сейчас уже невелика важность. Грамотный же приказ, отданный в нужную минуту, ценится в бою куда выше.

За тыном Бурцев не хоронился. Поднялся в полный рост. Заорал. И по-татарски орал, и по-русски:

– Дмитрий, дурень, не рассыпайтесь! Собирай новгородцев в кулак, сдвигай вправо! В середке народу много – там кучкуйтесь! Бурангул, давай назад и влево, уводи стрелков, кто уцелел, за ханских панцирников!

Его зычный голос разносился над полем боя, перекрывая шум сражения.

– У ворот стенку стройте, Дмитрий! У ворот, где нукеры стоят. Вместе с ними стройте, не порознь. Плотнее щиты! Плотнее! Копья! Копья вперед. Вправо сомкнись! Бурангул, ты куда прешь? Назад отходи – к воротам! Все отходите! Все! Мать вашу, шайтаны недорезанные! Раненых не бросать!

Нежданное возвращение воеводы вдохновило и новгородцев, и степняков. Бойцы воспрянули духом. Разрозненные группки кочевников и русичей, повинуясь приказам Бурцева, сливались в единое целое, ставили перед тевтонами сплошную линию щитов и копий, через которую без разгона, так просто и не проломишься.