Руслан Мельников - Орден: Тевтонский крест. Тайный рыцарь. Крестовый дранг [сборник, litres]

Аделаида распалялась все сильнее. Вообще-то, когда такое начинается – слова поперек не вставишь. Но Бурцев все же попытался:

– Фон Берберг, между прочим, тоже всего лишь странствующий рыцарь, – напомнил он.

Княжна взвилась по новой:

– Всего лишь?! Э-э-э, нет, не равняй его с собой, Вацлав. Фридрих учтив в обхождении с дамами и куда благороднее тебя. И всегда будет верен в любви! Такой, как он, меня боготворил бы до конца дней своих. А еще он с честью носит герб славного древнего рода. И богат. Ему есть, куда возвращаться после странствий. У фон Берберга в Вестфалии имеются обширные ленные земли, и фамильные имения, и замок такой, о котором тебе не мечталось. И уж коли хочешь знать – да, звал меня Фридрих с собой. Обещал осыпать златом. Обещал сделать хозяйкой в своем доме. И жизнь обещал мне, приличествующую княжне.

– Ну и чего ж не поехала?

– Да ты!.. Да я!.. – задохнулась полячка.

Бурцев устало махнул рукой:

– Значит так, Аделаида, ты не сможешь стать хозяйкой замка фон Берберга. Ты замужем за другим. За мной. Я не Казимир Куявский и не принуждал тебя к замужеству силой. Ты пошла за меня по доброй воле. Но раз уж пошла, давай как-нибудь ладить. Все-таки сочетались мы с тобой законным браком. А после венчания по истинной, как ты говоришь, вере, чего на сторону-то смотреть?

Номер не прошел.

– Ах, законный брак?! Ах, венчание?! А много ли законности и божественного промысла в том, что тати Освальда поймали монаха и под страхом смерти заставили его творить святой обряд. Не в церкви даже, а посередь леса, как это принято у язычников. Разбойничья свадьба – вот что у нас с тобой было, Вацлав, а не церковное венчание. И знаешь, что я тебе скажу? Мало угоден небесам такой брак. Ну, а то, что я сдуру, не подумав, вышла за тебя, так это ведь можно и исправить.

«Валяй!»

Он уже собирался озвучить свою мысль. Опередили.

– Василь! – окликнул Дмитрий. – Дело тут у нас безотложное. И мудреное очень.

Вид у новгородца был виноватый. Чуял дружинник – не ко времени явился. Однако Бурцев сам шагнул навстречу этому медведю в латах. С облегчением шагнул. Даже самые мудреные дела решать порой легче, чем разговаривать с разгневанной женушкой.

– Что, совсем плохо? – сочувственно шепнул русич. Дмитрий давно и искренне сопереживал воеводе, которого, по выражению новгородца, «охомутала» непутевая молодуха. – Бросил бы ты эту княжну, а, Василь. Все равно проку от нее только титул, да и тот – не пришей кобыле хвост. А у нас на новгородчине такие девки! И покладистые, и работящие, и пышнотелые, и…

Бурцев лишь отмахнулся:

– Девок тех еще полюбить надо. А я Аделаидку люблю, какова она ни есть. И хватит об этом, Дмитрий. Дело давай говори. Чего стряслось-то?

Как выяснилось, озлобленные пруссы принесли в жертву раненых и немногих захваченных в плен немцев. Массовое жертвоприношение состоялось сразу же после битвы. Полонян даже не стали гнать в Священный лес, а попросту перерезали в молельном сарае Гляндова городища. Но прежде пруссы вызнали у орденских кнехтов, откуда, куда и зачем двигался отряд крестоносцев.

Судя по рассказам пленников, тевтоны вышли из Наревского замка – того самого, что перегородил дружине Бурцева путь через болота, – оставив за стенами лишь малый гарнизон. Местный комтур со своими рыцарями, сержантами-полубратьями и многочисленной свитой из оруженосцев, кнехтов и слуг отправился в Кульм по призыву ландмейстера Германа фон Бальке, который после смерти Конрада Тюрингского временно выполнял в братстве Святой Марии функции верховного магистра [64] На самом деле, по свидетельству летописцев Герман фон Балке умер задолго до описываемых событий – в марте 1239 г. . Кроме того, из допросов пленных явствовало, будто с благословения посланца папы Григория Девятого в Кульме скоро должны провозгласить имя нового гроссмейстера ордена.

Впрочем, Бурцева сейчас больше интересовало другое.

– Если крестоносцы направлялись в Кульмские края, как же они вышли к поселку Глянды? – недоумевал он. – Как вообще отыскали нас в такой глухомани?

– Все просто, Василь. – невесело усмехнулся Дмитрий. – На орденском тракте тевтоны обнаружили следы лошадиных копыт. Следы выходили из леса и в лес же уводили. Разведчики отправились по протоптанной стежке.

– И?

– Следы привели немцев прямиком к лесному острогу.

– Предательство?

– Нет, Василь. Глупость и жадность.

– Не понял…

– А ты вспомни прусские скачки и дележ кунингова добра. Состязания-то проходили возле тевтонской дороги.

– Кто-то выехал на тракт? – догадался Бурцев.

Новгородец кивнул:

– Азарт и жажда богатства оказались сильнее осторожности. Скакать по тракту все-таки удобнее, чем по лесу, и кто-то легкомысленно решил воспользоваться этой возможностью. Сами пруссы грешат на мальчишку, которому досталась шестая часть имущества Глянды. Якобы он сильно отставал, а потом вдруг неожиданно вырвался вперед. Но наверняка этого узнать уже не удастся: отрок мертв. Погиб в схватке с крестоносцами.

Бурцев вздохнул. Да, глупо как-то все вышло.

– Ты об этом хотел мне рассказать, Дмитрий? Это и есть твое безотложное и мудреное дело?

– Не совсем. Тут другое… Пруссы требуют, чтобы мы ушли. Немедленно и все до единого. Да ты сам пойди, вон, послушай…

У ворот частокола громко и угрожающе гомонила толпа. Подобным образом шумят, прежде чем вцепиться в горло врагу. Да, пруссы именно требовали. Требовали так, что стало ясно – будь их чуток побольше, суровые бородачи без лишних слов уже залили бы свой молитвенный сарай жертвенной кровью гостей-иноверцев по самую крышу.

Внезапному помутнению рассудка и будоражению умов немало способствовал одноглазый вайделот. Как выяснилось, Сыма Цзян вовсе не зашиб экс-Кривайто насмерть, а лишь отправил того в глубокий и продолжительный нокаут. Сразу же после битвы с тевтонами одноглазый в сопровождении толпы вайделотов приперся в селение. Разъяренный, красноречивый и напористый, он объявил во всеуслышание, что набег крестоносцев – это справедливая кара за осквернение Священного леса, а пуще того – за неугодный богам поступок Кривайто, посмевшего взять под защиту святотатцев.

Дурацкие скачки и следы, указавшие путь немцам от тракта до самого лесного поселка, были мгновенно забыты. Боги гневаются и во всем виноваты чужаки – такое объяснение больше устраивало общину. Удобно и не столь обидно… К тому же пылающие жаждой мести – хоть какой-нибудь, хоть кому-нибудь мести – души пруссов оказались благодатной почвой для обличительных речей. Даже дядьку Адама и его стрелков вайделоты под горячую руку причислили к пособникам чужеверцев и гнали прочь. А на Сыма Цзяна люди Глянды вообще взирали теперь с плохо скрываемой ненавистью. Боевой посох опального первосвященника больше не пугал взбудораженную толпу.