Александр Громов - Запретный мир

Что делать дальше, было абсолютно неясно. Напрашивалось лишь первое действие: удалиться отсюда как можно скорее и дальше. А потом?..

Вот гады. Уголовником сделали. Этим, как его… мокрушником. Конечно, сами напросились, но… нехорошо вышло. Витюня посопел. Куда там нехорошо — просто погано! Но что они себе думали: против лома есть приемы?

Да кто они вообще такие, эти психи? Дикари? Весь жизненный опыт Витюни протестовал против подобного объяснения. Какие еще дикари, охотники за черепами, какой такой павлин-мавлин? Средняя же полоса, ей-ей. Вон елка растет, а вон черничник. Отсюда до ближайшего папуаса столько, что самолет, пожалуй, и не долетит без промежуточной посадки…

При мысли о самолете Витюня потемнел лицом. Как ни крути, а ни вчера, ни сегодня в небе не наблюдалось никаких самолетов и даже их инверсионных следов. Что бы это значило вкупе с отсутствием дорог, мостов, проводов и наличием бандитов дикарского облика?

До догадки Витюне оставался один шаг. Но как раз этот шаг отчаянно не хотелось делать.

С ломом в правой руке, с копьем и топором — в левой, с луком и колчаном за спиной он привычно побрел осточертевшим берегом осточертевшей реки, но уже поминутно оглядываясь: не преследует ли кто? Подкрадутся и пустят вот такенную стрелу в затылок — мало не покажется.

Стрелу Витюня осмотрел внимательно. Толстая, с мизинец, и довольно тяжелая, она заканчивалась остро отточенным медным наконечником, похожим формой на лавровый лист из борща; с другого конца имелось серое перо, вставленное в плотно замотанный грубой ниткой и промазанный каким-то клеем расщеп. Озадаченно поморгав над стрелой, Витюня осмотрел копье и топор. Хе… Тоже медь, хоть тресни. Копье еще так-сяк, а топор уродский: гнутое, вроде кочерги, топорище засунуто гнутостью в пустотелое лезвие, как нога в валенок, металлического обуха у такого топора нету вовсе. И какой умник вообще выдумал делать топоры из меди?! Взять бы его да и сунуть на зачет к любому преподу по металловедению…

Постепенно неразрешимые загадки перестали занимать Витюню. И без того второй день от загадок ныло под черепом. Час проходил за часом, голод терзал все сильнее, жгло в боку, а ландшафт по-прежнему оставался совершенно девственным. Витюня устал и шел мрачнее тучи. Угнетало свежее воспоминание об учиненном побоище. С какой стороны ни взгляни — три трупа на нем. Жалко идиотов. Жалко себя — а ну как придется отвечать по статье? Уж лучше опять вышибалой в казино, лучше назад в родные Мошонки, чем это! Конечно, лучше всего было бы обратно на стройку, да где она?..

И что плохого в Мошонках? Колхоз, пишут, еще живой. Племенной бугай по имени Вредитель, под которого Витюня когда-то подлез и приподнял на спор, состарился и сдан на колбасу, но это не беда, новый бугай вырастет. Воздух, опять же, свежий, не московское не-пойми-что, овощи с огорода на навозе, без нитратов… Э-хе-хе…

Косолапо срезая речную петлю через очередной бугор, Витюня вновь увидел дым. Теперь сомнений не оставалось — кто-то невдалеке жег костер. Меньше всего Витюне хотелось вновь напороться на дикарей, однако взглянуть стоило. Само собой, осторожно, чтобы опять не пришлось оставлять позади себя убитых и изувеченных…

С верхушки титанической лиственницы, одиноко растущей на просвеченной солнцем лесной поляне, свисало и колыхалось на легком ветерке что-то очень большое и неуместно оранжевое. Вроде двух связанных белой тесьмой полотнищ — побольше и поменьше. Невдалеке горел костерок. Возле него на траве сидел и насвистывал щуплый рыжий парень, слава богу, одетый в красный капроновый комбинезон — не в волчью шкуру. Рядом валялся красный же мотоциклетный шлем с очками.

За истекшие сутки глазомер Витюни обострился чрезвычайно. По беглой прикидке, парень был невысок ростом, а по толщине торса не шел с Витюней ни в какое сравнение. Хлипкий. Такого не вопрос скрутить в бублик одной левой…

Увидев Витюню, парень перестал свистеть, выставил вперед палец, как пистолет, и с хорошо различимым удовлетворением в голосе произнес:

— О! Человек.

— Ты кто? — неласково отозвался Витюня, крепче сжимая лом. Хотя на душе немного отлегло: этот абориген не только был пристойно одет, но вдобавок разговаривал по-русски! И вообще, по-видимому, принадлежал к аборигенам цивилизованным.

— Не видишь, что висит? — Парень указал на лиственницу и нервно хихикнул. — Я парашютист.

— Запаску распустил, по ней и слез, — рассказывал Витюне новый знакомый, назвавшийся Юриком, — а до земли еще сам видишь сколько… ну и подвернул ногу. — Он пощупал лодыжку и пожаловался: — Болит, сволочь.

— Идти-то сможешь? — спросил Витюня.

— Смочь-то смогу, пожалуй. Вопрос в другом: куда и зачем?

— Ну туда, — Витюня не очень уверенно показал рукой. — Вниз по течению.

— Ты все это время сверху, что ли, шел? — полюбопытствовал Юрик.

— Угу.

— С ломом?

Витюня кивнул и снова угукнул. Не бросать же инструмент. Равно как незачем подробно объяснять всякому встречному-поперечному, что ломов на стройке нехватка и из-за каждого утраченного Луноход-Мамыкин будет полдня нудить не переставая.

— Ну и как там?

— Где?

— В лебеде. Выше по течению, блин.

— Так же, как здесь, — признал Витюня.

— А тогда на кой хрен вниз? С чего ты взял, что мы вообще куда-нибудь выбредем? До устья реки, возможно, когда-нибудь и дошлепаем, а оно тебе нужно?

Витюня наморщил лоб, чем вызвал новый приступ тупой головной боли. Череп казался скорлупой ореха, а мозг — ссохшимся ядрышком, свободно (и болезненно) катающимся внутри скорлупы.

— Но ведь надо же куда-нибудь идти, правда?

Юрик пожал плечами:

— Сначала не худо бы знать куда. А для начала выяснить, куда нас занесло. Ты-то что думаешь?

— К психам, — убежденно сказал Витюня. — Ты гля, чем они меня убить хотели!

— Отбился? — Юрик в который уже раз с восхищением оглядел глыбоподобную фигуру неудавшегося штангиста. — Ломом, что ли? — Хилой лапкой он с усилием приподнял лом, попытался покачать в руке и сейчас же опустил. — Весомый аргумент…

— Угу, — сумрачно пробасил Витюня, решив не раскрывать подробностей. Убил не убил — какое дело этому белобрысому? Притом сразу видно: трепло.

— Есть хочешь? — спросил Юрик.

— Угу. Только нечего.

— У меня тоже. Слона бы съел, честное слово. И сигареты вчера кончились, сегодня бычки докуривал…

Как всякий человек, ведущий правильный образ жизни, Витюня был равнодушен к страданиям наркоманов. Эка беда — сигареты.

— У тебя хоть зажигалка есть, — сказал он, подбрасывая в костер ветку. — А я, понимаешь, всю ночь на дереве…