Михаил Королюк - Спасти СССР. Манифестация

- …Ну что, вроде неплохо получилось, парни? - донесся из динамика узнаваемый голос Вудроффа, и　Блеер согласно кивнул: и　правда неплохо, голова у противника варит что надо - дезу, хоть и на ходу, сварганили приличную.

- Тогда все, - продолжил голос резидента, - пошли по норам, спать. Завтра обточим.

Раздались звуки двигающихся стульев, чей-то протяжный зевок. Щелчок выключателя, и　в комнате наступила тишина.

- А я бы сказал, что и вовсе отлично получилось! - Минцев жмурился от удовольствия. - Поздравляю, Владлен Николаевич.

Разговор в кабинете на Литейном на время умолк. Тонко зазвенело стекло, запахло коньяком.

- Грильяж в шоколаде. - Генерал выложил на стол коробку, поднял рюмку: - Чтобы все у нас получалось - неплохой тост. За успех!

Все эти месяцы станция ЦРУ держалась как Козельск перед монголами. Американцы перекрыли все возможные пути внедрения спецсредств в отсек резидентуры, а　поддерживаемый Фредом жесткий контрразведывательный режим не позволял агентам Комитета из числа технического персонала просочиться туда с акустическими радиозакладками.

Решение, как это порой бывает, пришло неожиданно. В　январе кто-то в Управлении припомнил прошлогоднюю суету Синтиции Фолк, которой вдруг в середине марта понадобилось нечто «этакое» из цветов, и　сопоставил это с днем рождения Фреда Вудроффа. Тут же возникла почти безумная идея подсунуть на предстоящий юбилей резидента букет с вмонтированными в цветоложе микрофонами.

Приехал, оторвавшись на время от проектирования «восьмиэтажного микрофона» на бульваре Новинского, Вячеслав Асташин.

- Нет, тут микрофон не подойдет, - сказал, выслушав Блеера, - даже самый мелкий будет крупноват.

- А как же… - начал было Жора возражать, но конструктор спецтехники его решительно прервал:

- Я лучше дам вам аудиотранспондеры - они с булавочную головку, не требуют питания и не ловятся нелинейными локаторами. Эх, от сердца отрываю… Я　так понял от Юрия Владимировича, что у вас тут как бы не интереснее, чем в посольстве США. Но учтите, букеты-то мы сделаем, но цветы будут неизбежно травмированы и долго не простоят. Дня три максимум, и　все. Вам надо как-то подогнать события так, чтобы в эти дни резидент обязательно провел совещание, иначе все будет зря.

Уже через неделю сигнал о «найденном москвиче» поплыл к «партнеру» в　Осло; пять дней назад на дежурство в рядах Кузнечного и Некрасовского рынков, цветочном магазине в Ботаническом саду встали сотрудники Комитета… Вчера, когда Синти самолично занесла букет подготовленных в лаборатории КГБ роз в кабинет Вудроффа, в　Управлении с умилением слушали ее поздравление юбиляру.

Блеер вернул рюмку на стол и задумчиво потер подбородок:

- Расшифровку завтра почитаем. Да, кстати, если с рыженькой будет что-то получаться, то надо как-то раскрыться перед ЦРУ, кто именно из русистов был нами куплен. Иначе влепят черную метку всем двадцати, и　дальше университетов им будет не подняться. Напомни мне потом, - повернулся он к заму.

- Хорошо, - кивнул тот и забросил в рот розовое полукружье докторской.

- И еще… - Блеер устало потер глаза. - Стунжасу из этих пятисот пятидесяти рублей выпишите премию. Рублей, э-э-э… сто. За артистизм.

20　марта, понедельник, полдень

Москва, Кремль, объект «Высота»

После завершения реконструкции в Кремле Брежнев почти перестал появляться в своем кабинете на Старой площади: небольшом и аскетичном, прокуренном еще трубкой Сталина.

Посмеиваясь, Ильич объяснял:

- Здесь третий этаж повыше того пятого будет, а　я люблю высоту. - Так к комплексу под крышей Сената приклеилось это название - «Высота».

Главный кабинет страны просторен, словно баскетбольный зал. За стеклами было облачно; рассеянный дневной свет стекал на город с равномерно белесого неба. Из окон было видно немного: зеленая крыша Арсенала надежно закрывала город, лишь МИД и высотки Нового Арбата обозначали присутствие столицы.

Впрочем, собиравшимся в этом кабинете было не до видов Москвы. Из семи сидящих за столом шестеро были членами Политбюро, но сегодняшний вопрос был не по линии этого конклава гражданской религии. В　том был не осознаваемый никем из них плюс: ошибочно когда-то приняв, что общественные науки являются столь же объективными, как и естественно-научные, руководители СССР собственноручно заточили советское общество в жесткий каркас нелепых условностей и тем отсекли великое множество разумных решений. Эта мировоззренческая ошибка со временем стала для страны фатальной - развязать какой-нибудь важный узел стало возможно, лишь вынеся обсуждение во внеидеологическую плоскость, но такое было возможно далеко не всегда.

Сегодня, однако, был как раз тот самый редкий случай, и　даже Суслов, похоже, это понимал.

Леонид Ильич занял место во главе уходящего вдаль стола; справа сел Андропов, за ним Устинов и Огарков; по левую руку расположились Суслов с Пономаревым и Черненко. За рабочим столиком у стенки, под портретом Ленина, открыл блокнот для стенографирования начальник шестого сектора Общего отдела ЦК (его расшифровка сегодняшней беседы ляжет потом в «особую папку», а　сама стенограмма будет уничтожена в присутствии двух свидетелей).

- Ну что… - Генеральный обвел всех острым взглядом; в　последнее время его глаза почти перестали подергиваться пеленой ленивого бездумья. - Все успели осмыслить?

Он вопросительно приподнял тяжелую бровь на маршалов: до тех закрытый пакет с недвусмысленным грифом «сов. секретно, особая папка» и, словно того было мало, с　добавлением понизу «без письменного разрешения Ген. секретаря не вскрывать» добрался позже всех.

- Так точно, - молодцевато отрапортовал Огарков; Устинов кивнул, подтверждая слова своего ершистого подчиненного.

Министр обороны был скорее задумчив, чем встревожен: все же к мысли о существовании предиктора он был готов с января, с　падения спутника. Начальнику Генштаба пришлось тяжелей - вчера, когда он возвращал пакет фельдъегерям, вид имел откровенно бледный.

Собравшиеся не понаслышке знали, что Брежнев умен и цепок, пусть это порой и не вязалось с обликом этакого добряка. Да и речь его бывала невнятной и путаной только по форме. По сути же он, напротив, умел формулировать задачи ясно, жестко и четко. Вот и сейчас, пусть дикция еще немного подводила, Генеральный был предельно собран и конкретен:

- Товарищи. Со всеми фактами вы теперь знакомы. Кто этот Объект и откуда он взялся, обсуждать не будем - сейчас это будет без толку, только языками впустую почешем. Юрий Владимирович разберется, я　в этом уверен. Но использовать получаемые сведения нам как-то надо, иначе величайшая глупость получится. А　вот для того, чтобы применить их с пользой, нам надо решить, с кем все же мы имеем дело: с　нашим, пусть и заплутавшим, советским человеком, со случайным попутчиком - или с врагом. Исходя из этого мы и будем в дальнейшем строить свою работу и с этим, кхм, феноменом, и　с исходящими от него сведениями. Юрий Владимирович… - Брежнев выдержал паузу, а　рука его тем временем дернулась и словно бы сама собой поползла направо, к　выложенной на краю стола сигаретной пачке. Это своеволие было обнаружено им, лишь когда в губы вдруг ткнулся фильтр, - это стало для него приятной неожиданностью. С　видом «Ну что ж теперь поделать, не возвращать же?» он чиркнул спичкой, с　удовольствием затянулся и продолжил уже заметно более мягким тоном: - Вы дольше всех работаете по этому делу. Я　хорошо знаю, сколько внимания вы этому уделяете и какие немалые силы сюда бросили. - Леонид Ильич со значением посмотрел на Председателя КГБ. - Вы дольше всех и чаще всех обо всем этом думали. К　каким же выводам вы пришли?