Валерий Атамашкин - Я – Спартак! Возмездие неизбежно

Фунтик при виде стены из щитов и острых лезвий гладиусов встал на дыбы. Я мог отступить, свернуть на обочину в паре сотен футов ниже, чтобы сделать небольшую петлю и избежать ненужного боя, но ярость взяла верх над разумом и не позволила мне развернуть коня! Истошно вопя, на меня набросились двое предателей сразу – это было последней каплей моего терпения. Я атаковал, вкладывая в свои удары всю злость, что сидела внутри меня. Первого нападавшего я остановил ударом рукояти меча в голову сверху вниз. Бедолаге не помог шлем, он упал замертво. Я отчетливо услышал, как хрустнули кости его черепа под тяжестью увесистой рукояти. Второй нападавший успел ударить, его меч столкнулся с моим мечом, раздался лязг стали. Дезертир, не в силах удержать в руках свое оружие, выпустил гладиус из рук. Я прикончил его коротким ударом в шею, не став портить свой клинок о лорику хамату несчастного. Оставшиеся в строю предатели замерли. Я спешился, некоторое время молча смотрел на прячущихся за щитами пехотинцев. Теперь, когда двое из двенадцати предателей были повержены, а на землю пролилась первая кровь, их осталось десять человек против одного.

– Спартак…

– Вождь…

За щитами пехотинцев поднялся ропот. Беглецы узнали во мне вождя. Один из них вдруг опустил щит и меч, испуганно взглянул на меня исподлобья. Это был тронутый сединой раб, я узнал в нем одного из сицилийцев, которые присоединились к нам на Регийском полуострове. Некогда беглый раб бил в грудь и кричал, что умрет за наше дело и ни за что в жизни не наденет оков грязного доминуса. Сейчас же, с впалыми глазами, бледным лицом, он выглядел жалко и нелепо. Он не был гладиатором, а большую часть жизни пробыл гребцом на торговых судах и впервые взялся за меч лишь в моем лагере. Удивительно, что такой человек возглавил решивших бежать из легиона Ганника дезертиров. Похоже, ни один из них понятия не имел о том, что значит война.

– Все не так, как ты думаешь, мёоезиец! – нерешительно выдавил он.

Щит опустил второй пехотинец, тоже сицилиец, судя по плавным чертам лица, аккуратному носу и густым черным бровям. Он был молод, но я не мог припомнить, чтобы встречался с ним в своем лагере.

– Спартак, нам уже ничего не вернуть, из Испании идет Помпей Магн! – дрожащим голосом сказал он.

– Что можем сделать мы против армий двух римских полководцев, которые окружат нас с двух сторон? – спросил седовласый дезертир.

– Тот, кто играючи перебил марианцев в Африке и Сицилии, справился с Квинтом Серторием в Испании, что он сделает с нами!

– Да и как быть, если теперь римлян будет в разы больше, чем рабов!

Скутумы начали опускать остальные пехотинцы, им принадлежали все эти слова. Я чувствовал, как тяжелеет гладиус в моей руке. Я не ошибся: передо мной стояла горстка рабов-сицилийцев, бежавших от римского гнета в мой лагерь. Вся эта ставшая в один миг безликой толпа начала говорить какие-то слова, галдеть на разные голоса. Я не слушал. Может, оно и к лучшему, что эти люди показали свое нутро до того, как вышли на поле боя бок о бок с теми, кто никогда не покажет спину врагу? Когда предательство не переломило ход битвы, не решило исход войны? Хотелось верить, что это так! Я вдруг поймал себя на мысли, что все до единого напуганные до смерти бывшие гребцы на римских кораблях сейчас вызывают жалость.

Не знаю, сколько времени я провел в своем исступлении, но мои мысли прервал тот самый седовласый раб, единственный, которого я знал из всего этого сброда. Он вдруг сделал шаг вперед, опустился на одно колено и начал говорить умоляющим голосом:

– Мы отправляемся в Сицилию, чтобы присоединиться к киликийским пиратам и разделить с ними их нелегкий труд! – Он сделал паузу, пытаясь угадать мою реакцию на свои слова. – Присоединяйся к нам, великий вождь!

Я вздрогнул от этих слов, как будто по телу моему пустили разряд. Возможно, стоило прямо сейчас снести голову с плеч этого мерзавца. Расправиться с остальными, выпотрошить наружу их внутренности и утопить узкую дорогу в крови. Но я остался стоять как вкопанный. Эти люди были достойны своей участи. Все до одного! В Киликии Трахеи поднимут гребцов на смех. Вряд ли среди пиратов найдутся те, кто захочет принять на борт предателей. Я вскочил на коня, обвел эту толпу взглядом, полным презрения. Даже находиться рядом, не то чтобы продолжать с ними какой-либо разговор, мне было противно.

– Пошли вон, – проревел я.

Ни один из них не поднял щит и меч. С секунду поколебавшись, рабы расступились. Я проскакал через образовавшийся коридор, чувствуя на себе взгляды предателей. Сицилийцы не ударили в спину, хотя я был готов биться об заклад, что дезертиры тешили такую мысль, чтобы отомстить за павших в бою со мной товарищей. Но даже на это ни у кого из предателей не хватило смелости. Такова была суть этих людей. Я направил галопом Фунтика, желая как можно быстрее избавить себя от дурной компании. В голове царил самый настоящий бардак. Я пустил кровь и притупил жажду мести, которая пожирала меня изнутри после смерти Крата и Галанта. Все остальное стоило оставить до прибытия в Фурии.

Я спешился. Лихорадочно стучал в висках пульс, перед глазами мелькали блики, картинки то и дело двоились. Конечности сводило от холода. Еще по пути сюда я проклял все, что на привале, до нашей встречи с предателями Утраном и Бертом, не подкрепился вяленым мясом и куском сухаря. Сейчас желудок сводило, во рту пересохло, затылок сжала головная боль. Фунтику, которого я загнал вконец за последний час езды, было еще хуже, чем мне. У рта нумидийского вороного проступила пена, бока лихорадочно вздымались в частом дыхании, глаза налились кровью, но конь гнал вперед, пока наконец впереди не показался городской гарнизон.

До ворот Фурий отсюда было не больше трех стадиев. Из-за слепящих солнечных лучей яркого зимнего солнца я размыто видел силуэты ворот и городских стен, поэтому ничего не мог сказать о ходе сражения на гарнизоне. На подступах к городу в моей голове крутилась тысяча и одна мысль, но все они сводились к одной: получилось ли взять Фурии?

Выбора не было, я сделал шаг вперед, потянул за собой Фунтика. Вскоре я смог разглядеть городские стены с воротами, замер, всмотрелся. Попытался понять, что висит на стенах вдоль неглубокого рва. То, что показалось мне сперва какими-то нелепыми мешками, оказалось подвешенными на крючки человеческими телами. Следом я увидел дозорных и почувствовал, как больно кольнуло в моей груди. Чтобы понять, кто находился передо мной на фурийской гарнизонной стене, следовало подойти еще ближе. Я отверг было подкравшуюся мысль о том, что Ганник не сумел взять Фурии, и уверенно двинулся к городским воротам. Пошатываясь, опираясь на своего жеребца. Будь что будет. Когда до городских стен оставалось меньше двух стадиев, решетка на городских воротах поползла вверх. В проеме показался небольшой конный отряд, который на всех парах поскакал в мою сторону. Я замер, приготовился вступить в свой, возможно, последний бой и из-за своего паршивого самочувствия не сразу узнал в первых рядах кавалерийской турмы своего военачальника Ганника!