Валерий Атамашкин - Я – Спартак! Возмездие неизбежно

Ганник на ходу спрыгнул со своего жеребца и бросился ко мне в объятия.

– Спартак! Боги не отвернулись от меня! Я знал! – вскричал он дрожащим голосом.

– Легче, брат, легче, – выдохнул я, чувствуя, что еще немного, и Ганник раздавит меня в своих объятиях. – Я едва стою на ногах, путь был тяжелым.

Гладиатор нехотя разжал свои объятия, окинул меня взглядом и тут же принялся засыпать вопросами:

– Как ты? Почему ты один, мёоезиец? Все ли в порядке у тебя?

Признаться честно, я пропустил его вопросы мимо ушей. Все до одного гладиаторы из его декурии захотели обменяться со мной рукопожатиями, которые казались мне совсем не обязательными сейчас, но никому из них мне не пришло в голову отказать. Я погладил своего запыхавшегося коня, который отдал все свои силы, чтобы последним рывком донести меня к стенам Фурий. Передал вороного одному из гладиаторов из окружения Ганника, который тут же увел жеребца в стойло, чтобы привести в порядок.

– Сколько предателей покинули наше войско, брат? – хмуро спросил я.

Лицо Ганника вытянулось, было видно, что одна только мысль об этом доставляет ему дискомфорт.

– Более тысячи человек… – процедил он.

– Тысяча! – вскричал я, но тут же взял себя в руки.

– Это так, брат, после того, как среди нас распространилась весть о назначении Помпея сенатом, в моих рядах началась смута! – В его словах сквозила горечь.

– Ты делал что-то для того, чтобы это прекратить?

Ганник молча указал в сторону городских стен, на изувеченные тела, подвешенные на крюки. Я нахмурился. Вот, значит, чьи это были тела. Чего уж говорить, участь предателей и дезертиров была незавидной. Ганник проявил себя жестоко, но вполне справедливо. Это были крайние меры. Однако если дезертирство не пресек столь жестокий шаг, значит, мысль о Помпее и крахе нашего освободительного движения крепко засела в голове беглых рабов. Она пугала гораздо сильнее угрозы быть повешенным с выпотрошенными наизнанку внутренностями на фурийской гарнизонной стене.

– Там все те, кого хотя бы на миг посетила мысль о том, что наше дело может проиграть! Это лучшее наказание для такой твари, – отрезал Ганник, уверенный в своей правоте на все сто.

– Правильно, Ганник. Сколько их там? – поинтересовался я.

– Триста семнадцать изменников. Двести семьдесят три подлых раба, двадцать один гладиатор, шестнадцать женщин…

– Мне не нужны такие подробности сейчас, – пресек его я.

Ганник ничуть не смутился и продолжил:

– Остальные бежали под покровом ночи! И это были те люди, которым я безгранично доверял во всем! Те, с кем я ел из одного котла, играл в кости и делился накипевшим!

– Ты отправил людей в погоню? – уточнил я, понимая, что полководцем может завладеть жажда мести.

Гладиатор только медленно покачал головой.

– Все верно. – Я поспешил потушить вспыхнувшую в его глазах искру сомнения.

– А следовало, Спартак, отряд Берта подготовил на Ганника покушение! – вспылил один из гладиаторов конной декурии. – Центурион Берт хотел устроить переворот! Но ему удалось уйти! Он…

– Берт с его прихвостнями мертв! – перебил я. – Не называй этого мерзавца центурионом!

– Ты уверен? – Глаза Ганника яростно блеснули, а рука непроизвольно потянулась к клинку.

Я коротко рассказал гладиаторам о том, как мы встретились с Бертом и его пехотинцами в лагере у поваленной сосны.

– Гиена! – вскричал кельт.

– Собаке – собачья смерть! – добавил один из гладиаторов, тот самый, который рассказал о покушении Берта на Гая Ганника.

– Рут знает о предательстве Утрана? – поинтересовался наконец взявший себя в руки Ганник.

– Еще нет.

Ганник усмехнулся. Я знал, что Утран пользовался уважением и повышенным доверием Рута, не зря же гопломах поставил его во главу конного отряда, да еще самого важного направления из трех.

– Вот так предать своего соплеменца, брата, с которым ты вместе отбивал от римлян родные края, а затем многие годы выступал в цирках Италии бок о бок! – Кельт пренебрежительно фыркнул. – Что происходит, Спартак?

Ответ на этот вопрос у каждого был свой, каждый же решал, были ли какие-то оправдания для человека, который предал своих боевых товарищей. У меня таких оправданий никогда не находилось и не найдется впредь. Поэтому я ничего не ответил. Да и вопрос Ганника скорее всего был из числа тех, что называют риторическими.

– Ладно, расскажи мне, как вам удалось зайти в город? – спросил я.

Ганник переглянулся с гладиаторами из декурии. Он немного замялся перед тем, как ответить.

– Они сами открыли ворота и запустили нас внутрь! – сказал он.

– Как так? – Я нахмурился. – А что римский гарнизон? Я знаю, что Красс выставил в Фуриях своих бойцов!

– Так и есть, выставил, – самодовольно хмыкнул Ганник и указал на стену, на которой висели дезертиры. – Вон они, на противоположной стене! Там висят все те, кто стал римской сучкой после встряски, которую устроил фурийцам Красс, а также те, кого проконсул поставил в городской гарнизон!

– Сколько их там? – спросил я.

– Не приходило в голову считать этих подлецов. – Кельт расплылся в улыбке. – И ты меня не заставишь, но увесить стену хватило вполне!

– Думаю, Красс оставил в Фуриях одну из своих когорт, – фыркнул один из гладиаторов. – И всю ее выдали местные с потрохами, как только узнали о приближении Ганника!

– Интересные вещи вы говорите, – задумчиво протянул я, припоминая свои опасения. – Вот так вот открыли ворота?

– Именно так, мёоезиец, на этот раз нам не пришлось штурмовать гарнизон. Красс настроил фурийцев против себя, – подтвердил Ганник. – Не мне тебе говорить, брат, но в прошлый раз нам не удалось договориться с Фуриями, а Красс не расценил поступок горожан, и досталось фурийцам больше всех в Лукании!

– Так сказать, расплатились за свою прыть! Будет тебе! – хохотнул один из гладиаторов.

– Поначалу он грозился стереть Фурии с лица земли, а потом, когда остыл, обещал лишить город самоуправления, когда покончит с нами! – заверил Ганник.

– У горожан остался зуб на эту свинью Красса, после того как он обвинил город в предательстве и оказании помощи восставшим, после чего устроил фурийцам выволочку, – заверил один из гладиаторов. – Массовые казни, римские надсмотрщики, штраф, который разорил городскую казну, ну, ты знаешь!

– Теперь проконсул для фурийцев враг номер один, и они воспользуются первой попавшейся возможностью, чтобы оскалиться, – подмигнул кельт.

Слова Ганника стали для меня откровением. Будучи уверен, что фурийцы не подпустят нас на пушечный выстрел к воротам города, я полагал, что город придется брать силой во второй раз подряд. Ганник утверждал обратное. Попахивало безумием горожан. Я попытался нащупать логическую цепочку, которая бы объяснила действия фурийцев и сделала бы их понятными для меня. Вряд ли в городе верили в наш успех, но что, если руками повстанцев фурийцы хотели ослабить Красса и лишить претора возможности обрасти политическим жирком? В таком случае угрозы Марка Лициния о лишении города статуса самоуправления останутся лишь пустой трепотней.