Сергей Сезин - Черный прибой Озерейки

Я повернул голову (ох, и тяжело это оказалось!) и увидел худенького молоденького матросика, что сидел справа от меня на чурбачке. В руках у него был мой автомат. Отчего мой? Ну, говорит он так, потому как мне номер не видно, а снаружи на нем инкрустаций нет, чтоб видеть издали. Паренек же худой, как галчонок, и что-то дрожит весь. Ага, понятно, отчего дрожит, от бушлата на нем осталось не так много. Еще, небось, и мокрый.

– Слушай сюда, салага – ты из какой роты?

– Я, товарищ старшина второй статьи, не из роты, а с буксира «Геленджик», сигнальщик.

– А что с твоей посудиной?

– На берег выбросился и наполовину затонул, когда мы ту баржу с танками к пляжу подводили. Еле до берега дошли.

– Ладно, а что вокруг, где наши?

– Ушли.

– Куда ушли?

– Куда-то дальше, из поселка в ту сторону, с ними даже два танка было.

– А кто же в поселке остался?

– Да кое-кто, раненые, вроде нас с вами, ну и некоторые отбившиеся, ходят как неприкаянные из угла в угол.

– А куда тебя ранили?

– В руку вот, я уже перевязался.

– А меня ты перевязывал?

– Нет, тут сестричка пробегала с сумкой, поглядела на вас, перевязала, а потом ее позвали.

– Ладно, попробую встать, поможешь, если не смогу.

Я с трудом сел. От подъема перед глазами закружилось все вокруг, но довольно быстро пришло в норму.

– Как зовут тебя, доблестный командир «Геленджика»?

– Не-а, я не командир. Я там сигнальщик, а зовут меня Григорий, а фамилия моя Ненашев.

– А лет тебе сколько?

– Восемнадцать и четыре месяца.

– И четыре месяца… А ноги мокрые?

– Ну да. Я вообще по колено рухнул, только чуть подсохло.

– Так, нам обоим переобуться надо. Где-то был тут рядом румын, которому я шею свернул.

– А вон он, валяется.

– Хватай его за шиворот и волоки сюда поближе, и ружье не забудь.

– А нету ружья, его какой-то танкист уволок.

– Худо. А у тебя свое оружие есть?

– Нету.

– Эх-ма, а пригодилась бы тебе его винтовка! Ладно. Сейчас переобуемся, потом пойдем поищем что-то. Давай, снимай с румына ботинок и примерь. Скажешь, налез ли.

– Да, товарищ старшина, налез, только нога болтается.

– Ничего, держи тесак, режь из его шинели портянки, две себе, одну мне.

– А какой размер?

– Вот тебе моя мокрая, по ней и прикидывай.

Салажонок долго и старательно порол сукно тесаком. Ну вот, готово.

– Умеешь мотать?

– Ну, вы скажете тоже, товарищ старшина…

Портянки мы заменили, мокрую я засунул в противогазную сумку. В сухарной сумке покойника-румына нашелся кукурузный хлеб и кусок сала, а также пакет с табаком.

– Давай, Григорий, жуй, чтоб согреться было чем. Ты, кстати, куришь?

– Ну да.

– Эх, пороть тебя некому, какую вредную привычку и в какие молодые годы зарабатываешь…

Теперь встаем окончательно, меня шатало, но хоть не падал, подташнивало, но не рвало. Значит, явно сотрясение плюс какая-то рана на голове. Надо бы отлеживаться, но так можно и долежаться; оглядеться надо, что вокруг и как.

– Ну, доблестный сигнальщик, вот гляди, это пистолет «парабеллум», немецкий. В нем восемь патронов, так что не забывай считать, сколько патронов еще есть. Вот это предохранитель, его во-о-от так отводишь и стреляешь. Патрон уже в патроннике. Когда патроны кончатся, то вот эти рычаги встанут горбом. Тогда жмешь на эту вот кнопку, а магазин из рукоятки выпадет. Новый вставляешь и оттягиваешь за эти насечки назад. Когда пистолет прежний вид примет, вот этот выбрасыватель снова вылезет, и будет видна надпись на нем. Вот эта: «Заряжено». Ты немецкий хорошо знаешь? Нет, говоришь? Эх, и чему вас в школе учили на иностранных языках… Снова целься и стреляй, вот тебе запасной магазин, пошли дальше, а ты по дороге верти головой, ищи лежащий автомат или винтовку. Тебе бы и мешок вещевой не помешал, да и фляга.

– Не, флягу я уже у того румына взял, чью шинель мы рвали.

– Молодец, растешь на глазах.

Мы побродили по поселку, причем я два раза садился отдыхать. Грише подобрали автомат, после чего я отобрал пистолет назад, хотя паренек тяжко вздыхал, отдавая его. Пацан еще! Подняли ему румынскую сумку и нашу противогазную, ну и бушлат, а то он уже снова замерз. Надо бы ему еще чайку с спиртом или чем-то таким. Но спирта у меня нет, блин, опять надо румын обшаривать!

Зрелище от поселка гнетущее. Дома побиты, но, слава небесам, убитых местных я больше не видел. На горизонте уже судов нет. Со стороны Глебовки далекий гром артиллерии. А на прибрежной полосе картина, от которой рвется сердце – десятки черных бушлатов и шинелей. Кто в воде, кто на разбитых болиндерах, кто уже на берегу устилает место высадки траурной черной лентой. Меж моряками есть и танкисты, хотя цвет сильно не отличается. На пляже и в воде застряло около шести танков. Два из них так рванули изнутри, что башни послетали с обгорелых корпусов. От «охотника» осталось только обгорелое днище и часть бортов. Гришин буксир лежит совсем рядом с урезом воды. Чуть поодаль какой-то катер, но мне его плохо видно. Из трех танкодесантных барж-болиндеров полностью разгрузился только один. Один – совсем нет, ибо весь заставлен горелыми стальными коробками, с третьего съехала только часть техники. Может, эти танки на пляже с него. Повернул голову и увидел еще один танк поодаль. Возле него крутились двое ребят в комбинезонах и стучали чем-то по металлу.

Братское кладбище. И мы как случайные гости. А можем и занять подобающее место на нем, если сюда явятся румыны. Пройдут в обход и отрежут десант от Глебовки, или где там он сейчас. А если возьмут Озерейку, то десант в кольце. А что же делать?

Охранять Озерейку до второго эшелона или идти за наступающими. Но что бы из этих двух вариантов ни делать, а все равно нужно собирать всех, кого можно. Надо снова вставать и идти, хоть и не держат ноги.

– Гриша, наша задача с тобой собрать всех, кто еще воевать хоть как-то может. Пошли!

Людей в поселке было довольно много, но никто не ответил, что его оставили охранять поселок и занять оборону. Командиров в строю не было. Был только тяжело раненный лейтенант-танкист и наш Анисимов, тоже без сознания. Ноги изуродованы пулеметной очередью – аж страшно смотреть. Еще я видел троих убитых командиров. И что же получается, кто здесь самый старший по званию, кроме двух вышедших из строя офицеров?

Раненых было с полсотни тяжелых, и еще десятка два вроде нас с Гришей, то бишь условно ходячих. Пять танкистов, они лишились машин и сейчас ходили, пытаясь что-то сделать с остальными. Трое моряков с болиндеров и «Геленджика», у которых ран не было, кроме мелких ушибов и царапин, и набралось еще три десятка салажат, которые отстали и не нашли, куда идти.

Может, кто-то был еще и в поселке, и вокруг в роще, на высотках. Я ведь не везде мог побывать. Появились и местные женщины, которые уже начали собирать раненых и стаскивать их в подвал какой-то конторы.