Валерий Красников - Кроманьонец

Разговор завел Той.

— Сегодня не приплыли…

По интонации не поймешь, то ли он констатирует, то ли сокрушается по этому поводу.

Тут, сразу же тему вожака развил Лим:

— Хорошо, что не приплыли, нас мало…

Кто-то закивал, а кто-то повторил:

— Хорошо…

— Завтра могут приплыть, — не унимался Той.

— Дожди пошли, не приплывут, — возразил Толо.

— А если приплывут и побьют?

Вот уж не ожидал я услышать такой вопрос от вождя. Чувствую, пора вмешаться. Народ как-то загрустил, плечи женщин поникли, а дети стали жаться поближе к матерям.

Встаю и громко, протягивая слова, будто в трансе, вещаю:

— Духи услышали тебя храбрый Той!

Тут можно было бы и закончить. «К нам едет ревизор» – финал той сцены, если сравнивать с атмосферой, воцарившейся у костра, жалок. Переборщил ли я с драматическими нотками? Возможно. Торжественно продолжаю: – Они сказали мне, как вы, мужчины племени Рыб сможете победить много плохих людей!

— Показывай! — заревел Той.

Закрыв лицо руками, я упал на колени и содрогался в беззвучном приступе смеха. Хорошо, что соплеменники сочли такое поведение нормальным. Наверное, Ахой и не такое вытворял, пытаясь им заморочить головы.

Успокоившись, как ни в чем не бывало, встаю и требую:

— Принесите пустую корзину и копье с камнем на конце.

Специально уточнил, что наконечник должен быть кремневый.

Тина быстрой тенью метнулась к чуму «белок» и принесла. Прошу освободить место на бревне. Встают и отходят за него Толо, Тиса и Тиба. Переворачиваю корзину набок, оставляю на земле. Беру олений окорок и устраиваю его на бревне. Вручаю Тою копье.

— Ударь сюда! — показываю на мясо.

Той бьет и пробивает окорок, оставляя глубокую вмятину в бревне под ним. Положив оленину назад в короб, снова командую:

— А теперь ударь в корзину!

Он бьет и тут же под смех соплеменников пытается стряхнуть ее с наконечника. Удар раздвинул прутья, но наконечник вошел не глубоко. Помогаю снять корзину с копья и всем демонстрирую результат.

— Духи сказали, что женщины сплетут воинам щиты! — руками показываю, что «щиты» должны быть прямоугольными. — Между ними они положат шкуру и тут, и тут, и тут, — указываю, будто на края, где нужно скрепить половинки будущего щита, — они свяжут веревками, а здесь, — пытаюсь обозначить центр, где можно сплести ручку или сделать ее веревочной, мужчины будут держать его.

Что не смог объяснить, соплеменники, видевшие все, сами и додумали. Конечно, завтра придется еще показывать, но сегодня они снова повеселели и, похватав, брошенные «вертела» с энтузиазмом суют их в огонь и улыбаются.

В тумане меж деревьев двигался дым, неясные зыбкие тени плясали от языков пламени. Чуть слышно поскрипывали сосны и сочно, свежо падали на землю редкие капли.

Обильный ужин подошел к концу, и я почувствовал, что племя вот-вот разойдется по чумам. А как хорошо сидим! Не знаю, что на меня нашло, но я поднялся с бревна и затянул во весь голос, а у Лоло он был сильным и звонким, «Подмосковные вечера». В тексте заменил всего два слова: сад на лес и лето на осень.

Первой опомнилась Лило.

— Лоло, а что такое «подмосковные вечера»?

Я, воздев руки к небу, отвечаю:

— Духи сказали, что все там зовется Москвой! А мы пируем вечером под ней…

Сказанное на соплеменников произвело еще большее впечатление, чем песня. Были попытки со стороны особо одаренных повторить, то, что они смогли запомнить, но эти потуги тут же заглушал громкий смех большинства. Снова и снова, кто-то затягивал невпопад один из куплетов и снова был слышен смех.

Мне вспомнились послевоенные годы, как мы радовались мирной жизни и верили, что теперь все будет хорошо. Как в шестидесятые сидели у костра и пели под гитару песни. Стало вдруг грустно. На глаза навернулись слезы. Эмоции Лоло для меня оказались чем-то новым. Перенос как-то изменил меня, я стал по-другому не только чувствовать, но и мыслить.

«Ах, да! Всем людям свойственно эмоциональное мышление. Поэтому и совет верен, что утро вечера мудренее…»

Меня разбудил испуганный крик сойки. За ним короткой очередью простучал по стволу дятел. В землянке было сумрачно и сыро. Тлеющие угли в очаге уже не грели камни. Взяв палку, отгреб мерцающие огоньками головешки к краю и плеснул из горшочка в очаг воду. «Давно пора освободить его от золы».

Вышел на воздух.

Рассвет выдался по-настоящему осенним – зябким, осторожным. Сырость была густая, вязкая, как кисель. Полосы тумана плавали между черными кустами, а небо обозначилось синевой. День обещал быть солнечным.

Взял под навесом за землянкой старую шкуру и палок потолще прихватил, чтобы наверняка нагреть очаг. Вернувшись, расстелил шкуру у камней, стал выбирать ладошками золу, шипя и щелкая языком, иногда обжигаясь случайно попавшимся горячим угольком…

Когда легкое пламя затрепетало в очаге, пошел к реке. Там вымыл руки и лицо. Полюбовавшись на лосей, вышедших за чуть проступающую зубчатую кромку леса на том берегу, набрал в казанок воды и неспешно побрел по рыхлому песку и мокрой траве к жилищу. Из леса доносились крики.

Мужской, будто Той орет, а женских много, словно встревоженные сороки стрекочут. Чувства голода не испытывал, но любопытство подтолкнуло узнать, что случилось у соплеменников?

Мог бы и сам догадаться: еды вдоволь, а вчерашняя демонстрация «щита» с утра вовлекла в процесс производства все племя. Той бурно выражал недовольство опытными образцами плетенок от женского конструкторского бюро. И зря! Как по мне поняли они все правильно. Плетенные из ивовой лозы заготовки сантиметров семьдесят в ширину и чуть больше метра в высоту полностью соответствовали техническому заданию от духов. Разве, что получились они не прямоугольными, а овальными. По этому поводу, Той и возмущался.

Мое появление оказалось как нельзя кстати. Тиса, едва увидела меня, как тут же пошла навстречу, прихватив с собой изделия.

Я приложил шкуру к одной из заготовок, накрыл сверху второй, посмотрел и так и эдак, предложил попробовать не связывать их веревкой, а вплести по краю и в середине лозу, чтобы шкура при носке не сбивалась вниз. Тиба-трава не случайно получила такое прозвище, справилась очень быстро. Я поздоровался с соплеменниками, получил порцию обнимашек от Лило и Таша и еще не успел дожевать кусок мяса, как эта работа была закончена.

Я попросил Тиба, чтобы она попробовала сплести два жгутика. И даже Тоя привлек, определив толщину будущей рукояти в два пальца вождя. Можно было и веревками обойтись или ремнями из кожи, но мне показалось, что надежнее будет именно с рукоятками из лозы.

Получив их, я показал, как хотел бы видеть их на щите, чтобы в одну петлю на его краю полностью входило предплечье, а пальцы держались за вторую. Когда Тиба поняла, чего я хочу на самом деле, тут же услышал от нее: