Валерий Красников - Кроманьонец

Сам я, когда спасался от полуденной жары в прохладе леса или выгуливал на поводу кулана, ходил обычно по тропе к полю: вокруг вытоптанной тропки высились луговые великаны. Даже вербейник обычно под палящим солнцем в моем прошлом стелящейся ковриком, тут стоял в рост, красуясь желтыми цветами.

Ты удивлен? Думаю, не метровым вербейником? Да, выгуливал на поводе своего кулана. Приучить кобылу к уздечке было нетрудно, а регулярные прогулки с ней необходимы, чтобы не отвыкла. Машка, так я назвал кулана, работала в поселке тягачом. Сладил я для нее шлейку из кожаных ремней. Надевал на шею, а к концам груз привязывал. Обычно Машка бревна из леса таскала. Отвлекся я…

Под щебет и пение кружащихся в выси ласточек и жаворонков, соплеменники вышли в поле. Новая одежда из сотканной ткани хоть и не выглядела привлекательной, но куда лучше позволяла переносить жару и защищала от палящих солнечных лучей. Я, а позже и Лим сделали неплохие бронзовые и медные иголки, но шить одежду из сотканной ткани никто в племени не стал. Прорезали в полотне отверстие, надевали через голову, подпоясывались и все…

Любимая носила ребенка уже шесть или семь месяцев и тоже вышла в поле. Насилу уговорил, а сам, стараясь не замечать своего плохого самочувствия, присоединился к жнецам. Однообразная, рутинная работа, тем не менее, не стала скучной: я прислушивался к голосам соплеменников, их смеху и мне становилось хорошо, чувствовал какое-то тепло в душе пока вдруг, внезапно не закружилась голова. Сдерживая тошноту, я медленно побрел к лесу. «Перегрелся, наверное» – мысленно уговаривал сам себя. Остановился на опушке. Ветер мягко пронесся по зеленому травяному ковру и перебежал в осины. Осины зашептались, заволновались, с коротким шумом вздрагивая листьями. Ветер понесся дальше в темнеющую чащу. И свет померк.

Проскрежетали ржавыми голосами злодейки-сойки. Я открыл глаза. Полосы тумана плавали между черными кустами, небо обозначилось синевой. Было еще сумрачно. Лес словно вымер. Мой взгляд скользил по чахлому березняку, который спускался к болоту и переходил в осиновое редколесье. Сердце заколотилось, когда на пригорке я рассмотрел небольшой песчаный бруствер, над которым торчал, как палка, дырчатый кожух немецкого пулемета. За бруствером на пригорочке сидели солдаты в егерских куртках с изображением эдельвейсов на рукавах. Их кепи то и дело обращались к друг другу: немцы болтали.

— Хорош мечтать, Игореша, — услышал я шепот. — Два егерька фрицевых…

«Старшина?!»

— Да. Прижали нас. Ну, ничего, — успокоил старшина мудрым старческим шепотком. — Ты как, малой, еще не обосрался?

— Пока нет товарищ старшина, — ответил механически, а сам крепко сжимал винтовку и не мог отвести взгляда от егерей.

— Мы в своем краю, а они в чужом, нам легче. Родная земля – это, брат, не просто слова, живого она греет, а мертвому пухом стелется. Делай Игорек, как я!

Однажды нудным октябрьским вечером я прогуливался по набережной. Вечерело. В дрожащей синеве реки чуть заметно покачивались отражения домов. Курил сигарету за сигаретой и смотрел в окна, не замечая мелькающие лица прохожих, лишь иногда отвлекаясь на протяжные сигналы проносящихся по проспекту машин. Небрежно поигрывал в кармане смартфоном и все не решался позвонить. Так и простоял, пока совсем не стемнело. Она не пришла…

— Расскажи про нее.

Услышав приятный баритон, я резко обернулся и увидел высокого старика в лихо заломленном набок берете из-под которого торчали серые непослушные пряди. Смешинки плясали в его прищуренных глазах.

— Э-э… Мы знакомы? — промямлил я.

— Ах, нет! Позвольте представиться. Меня зовут Игорь, просто Игорь, — он протянул мне руку и я рефлексивно ее пожал.

— Андрей.

Он прислонил к чугунной решетке парапета сложенный мольберт и поставил рядом портфель. Спросил:

— Она не пришла?

— Вы наблюдали за мной?

— Да. Я работал неподалеку и не заметить ваших душевных терзаний просто не смог.

Я коротко поведал ему свою историю о том, как влюбился, а он смог меня удивить своей. Мы прогуливались туда-сюда от его вещей метров на двадцать и обратно и я поначалу, когда услышал, что живет он уже во второй раз, стал подумывать, как бы деликатнее распрощаться с фантазером или не дай бог душевнобольным стариком. Но рассказывал он интересно, незаметно для самого себя я увлекся его повествованием.

С тех пор мы регулярно встречались там же, где и познакомились – на набережной. Спустя неделю я почувствовал непреодолимое желание записать то, что услышал, а позже и вовсе стал брать на встречу с этим удивительным человеком диктофон, чтобы ничего не упустить из его истории.

Когда он закончил, я не мог не спросить:

— Значит, вы проживаете свою жизнь второй раз?

— Именно это я тебе сказал при нашей первой встрече…

— И что? Не пробовали изменить историю?

— Пробовал, конечно! Только тебе трудно будет представить, что невозможно человеку поверить в то, чего он еще не видел и о чем он не имеет знаний. Я смог изменить только свою личную историю. И то не сильно: избегал подонков и негодяев из прошлой жизни, не попал за решетку. Так, по мелочам…

— А-а!

— Еще в этой жизни я стал художником, — произнес он глуховатым голосом.