Вячеслав Сизов - Путь на запад

Из воспоминаний Галунова И. К.

…Однажды утром по нашим позициям начался артобстрел. Причем такого сильного огня еще ни разу не было. Где-то около часа немцы обстреливали наши позиции, и за это время у нас было много убито и ранено. Потом атака… Пьяные эсэсовцы шли на прорыв в полный рост, напролом. Кое-как атаку отбили, пулеметчики хорошо поработали. К вечеру наш батальон отрезали от остальных, и мы оказались в окружении. Три дня в нем просидели. Вроде наши вот они, рядом, всего ничего, а пробиться к ним никак. Немцы кругом.

Спрашиваешь, что там творилось? Атаки шли одна за одной. В воздухе над высотами, хоть и зима, такой смрад стоял, что дышать нечем. Воняло тротилом, смешанным с пороховой гарью и трупным запахом, от этого всего в горле стояла горечь…

Патронов почти нет, атаки отбивали в рукопашной. Подпустим к окопам метров на десять, выскакиваем, и тогда держись… Сколько там миру побили, и наших и немцев… Раненые, кто полегче и ходить мог, ушли. Ночью какой-то парень из прикомандированных к нам «штурмовиков» с собой в тыл увел.

По ночам в окопах холодно, еды почти нет, так те, кто посмелее, лазили за окопы в немецких ранцах пошариться. Метрах в пятидесяти их там много валялось… Да у них там тоже негусто, редко что-то пожрать найдешь. Так, барахло разное и почему-то от их вещей воняло не так, как от наших. Пересыпали, что ли, чем-то? Повезет, если галеты найдешь. Хлеб у них такой, с виду небольшая плитка, как печеник, водой размочишь, набухает, как булка. Спасались пареной кониной, там коней убитых много валялось. Выбираешь из портянки место, где почище, оторвешь клочок, замотаешь в него кусок конины. Разгребем ямку в земле, наложим туда, зароем ямку землей, а сверху костер, и часа через полтора готово. Еще сильно страдал без курева. Я же с детства пристрастился, а тут махорка закончилась.

На третьи сутки с самолетов сбросили нам на парашютах патронов, гранат, еды немного. В одном тюке письмо комбату нашли: «Держитесь! Помощь будет! Наши будут прорывать окружение!» Тут мы ожили, надежда появилась. Патроны, гранаты поделили, сухарей по две штуки каждому досталось. Сухари большие, в ладонь. Булку ржаного хлеба вдоль порежут на куски и сушат так, что не угрызешь. Так нам с голодухи эти сухари сладьше конфет показались… Отломишь кусочек, в рот положишь и посасываешь, как конфету. Хорошо!!!

23-го под утро снежок пошел, легкий такой, как пушок. До того все морозы стояли и снег колючим был, а тут легкий такой, мягкий, пушистый. Все припорошил. И воронки и трупы. Красиво так все стало. Чисто. Как в раю!

С утра атака по всему фронту, сильный бой был, немцы нас раз пять бомбили и артобстрел вели. Атака за атакой, пустили в бой танки, правда, их было всего три. Подбили их «штурмовики» из своих «фаустов» почти сразу. Но немцы, прячась за ними, вплотную к нашим окопам подошли. С большими потерями тогда отбились… Вся позиция трупами была завалена… 5-я рота прикрывала нас с правого фланга. С фланга у них речушка была, там пулеметный расчет стоял и заслон на сопке до взвода. Но немцы ночью танки перетащили через ручей и ударили одновременно по флангу и с фронта 5-й роты. Танки ребята подбили, но немцы зашли им во фланг и к обеду ворвались в окопы роты. Бойцы стали отходить на нашу высотку. Человек сорок пять добрались до наших окопов, но если бы не пулеметчики, всех бы немцы положили. А так они успели уйти, зато пулеметчики оказались в окружении. Ребята еще долго секли немцев очередями, потом затихло…

К вечеру земля почернела от разрывов и гари – картина жуткая… Все подходы к высотам завалены убитыми немцами, чадили два подбитых танка у оставленных позиций 5-й роты. Еще один танк подбили метров за двести от нас ребята из нашей 1-й роты. Он до окопов не дошел метров тридцать, там его и укокошили гранатами.

На следующий день немцы отдыхали. Изредка били из минометов и артиллерии. А мы уже не в силах были убирать убитых. Они валяются и в окопах, и на бруствере, убитые везде; кажется, что все это место засеяно трупами…

От двух батальонов нас осталось человек сто двадцать…

В тот день, утром, меня ранило осколком снаряда в правую руку. Я лежал и стрелял из винтовки, снаряд разорвался где-то сбоку, и меня словно обожгло чем-то выше локтя. Боли сразу не было, потом уже сильно зажгло. Гляжу, из рукава фуфайки кровь потекла. Фуфайку снял, смотрю, осколок пробил руку и засел глубоко. Кровь хлещет, рука сразу обвисла. Снял гимнастерку и нижнюю теплую рубаху, ногой наступил на рукав, оторвал его, одной рукой кое-как вывернул, внутри почище была, и на рану намотал. Телогрейку надел в одну руку, с ремня подсумки выкинул, патронов там все равно не было. Ремень на шею надел, руку вставил наперевес. Сержант какой-то подошел, мы уже там все перемешались, кто с какого батальона, роты, никто не знал и не спрашивал, говорит: «Иди к раненым в блиндаж!»

Беру свою винтовку и пошел. Траншея уже почти вся обвалилась, жерди поперек валяются, много убитых, приваленных землей и снегом. Только нога или рука торчит снаружи… Добрался кое-как до блиндажа, он тоже почти весь разрушенный, лишь стоны из-под земли доносятся. Перед входом была площадка отрытая, так она вся доверху умершими завалена… Ни санитаров, никого не было. Заглянул в блиндаж, а там битком набито, и стоны, стоны, стоны…

Я с краю у стенки присел, пригляделся, кто-то со стоном спрашивает: «Браток, как там? Наших не видно, не прорываются на помощь?» – «Да бьет где-то артиллерия, бои кругом идут, может, это пробиваются к нам». – «Скорее бы уже, а то мочи нет совсем. Санитары куда-то делись, мертвых не убирают…» А у меня повязка вся кровью набухла, кровь по телогрейке на колени капает, в голове гудит. На входе сумка валялась брезентовая с красным крестом, я пошарился в ней, бинтов не оказалось, только кусачки какие-то, шприц и стекляшки от ампул раздавленные. А метрах в десяти от блиндажа отвилка траншеи шла к западному склону высотки, и когда я шел в блиндаж, прямо на этой развилке заметил убитого. Убитых там много валялось, но на этого я обратил внимание потому, что он был обут в ботинки. Неновые, каблук был стоптанный, видать, не новобранец. Срочник, наверное, потому что наши все в сапоги и валенки обуты. Дня два как убитый, землей засыпанный, но видно, что ему осколком ползатылка снесло… Я еще подумал: вот и дождалась мамка сына… Подошел, ботинок с него снял, шнурок сыромятный вынул, сунул в карман. Посмотрел, а он, оказывается, без портянки был, нога синяя… Я ему назад ботинок на ногу надел.