Валерий Большаков - Гридень. Из варяг в греки

– Дата? – пробормотала Марина. – А, ну да. Двадцать, точка, ноль три. Двадцатое марта, наверное. И год – «882-й от Р.Х.».

– Отличная новость! – обрадовался я. – Просто замечательная!

– Но почему? Я ничего не понимаю…

– Мариночка, послушайте меня. Двадцать первого марта 882 года у меня была свадьба. Там, в Городище. Кстати, князь Олег был среди приглашенных… – я развел руками в притворном огорчении. – Ну вот! Вы смотрите на меня как на сумасшедшего! Да забудьте вы про ваши познания, в самом-то деле! Даже премудрые физики не отрицают возможности путешествий во времени. Что уж нам-то, простым юзерам, сомневаться? Поехали!

– К-куда? – окончательно растерялась девушка.

– На квартиру деда Антона. Не бойтесь, я человек семейный, очень положительный…

– А зачем?

– Вы хотите увидеть деда?

– Да! Но…

– Ну так поехали.

– А что там?

– Машина времени.

К ресторану Марина добиралась на своей «Тойоте-Виц», маленьком автомобильчике-жучке. Девушка пребывала в таком состоянии, что за руль садиться не могла, поэтому я был за шофера.

Еле влез на водительское сиденье и чувствовал себя заклиненным между рулем и спинкой. Как лягушка в коробушке.

Ефимова сидела рядом, растерянная и взволнованная. Мы уже отъехали, я следовал за неторопливым автобусом, не решаясь его обогнать, когда она сказала:

– Тогда получается, что Антон жив?

Голос ее был тонок, был он просителен – девушка очень хотела, чтобы ее убедили: да, так оно и есть! И я не стал причиной ее разочарования, поскольку сам придерживался позитивного варианта.

– Именно это и получается, Марина! – энергично ответил я. – Знать бы точно… Ничего, узнаем!

– Господи, господи… – зашептала девушка.

Остаток дороги мы доехали в молчании. Каждый думал о своем, хотя наверняка наши мысли часто пересекались.

Все-таки дед был для меня не просто родственником, а родным человеком. Нас с ним многое связывало, и Марина верно сказала о пустоте – когда человек занимает место в твоей душе, а потом умирает или исчезает бесследно, возникает некая брешь, маленькая черная дыра, и заместить ее, заполнить нечем.

Нельзя сказать, что я страдал без «дона Антонио». Нет.

Я вообще человек черствый. Но все же деда мне не хватало.

Я усмехнулся. Дед как раз и не любил этот свой статус.

«Какой я дед? – ворчал он. – Да я еще молодой совсем!»

Покосившись на Ефимову, я перехватил ее взгляд.

– Скажите правду, Игорь, – сказала она негромко, – вы меня осуждаете?

– За что? – удивился я.

– За аморалку, – усмехнулась она.

– Мари-ина… Бросьте вы. Какая, к бесу, аморалка? Вы бы еще о порочных связях вспомнили! Дед вам ничего не рассказывал? Он не любил бабу Аню, просто так сложилось. Кстати, винил он всегда себя одного. Там как… Дед любил другую женщину, но баба Аня от него забеременела, и он на ней женился. Долг и все такое… Не знаю, чувствовал ли он себя несчастным. Дед все равно не сказал бы об этом. Слухи о студентке третьего курса до меня доходили с опозданием, я тогда в армии служил. А когда дембельнулся, деда уже не было… В принципе, баба Аня сильно его любила, и стервой не была, берегла его тайну…

– Тайну?

– Дед часто уезжал на раскопки, дважды, а то и трижды за год, даже зимой. Я тогда еще в школе учился и как-то не задумывался над этим. Но баба Аня знала, куда дед отправлялся на самом деле… Приехали.

Я остановил машину у подъезда и, кряхтя, выбрался наружу.

– Пойдемте.

– Эй, мужик! Курить есть?

Я с удивлением посмотрел на троицу молодых парней, рассевшихся на лавочке у подъезда. Причем сидели они на спинке, сгорбившись и нахохлившись, а грязными ботинками попирали скамью.

– Не курю, – холодно ответил я, не желая связываться.

Зачем привлекать внимание к дому, где находится «нехорошая квартира»?

– А если поискать? – в хриплом голосе гопника зазвучала угроза. – Я же по-хорошему прошу. Могу и по-плохому!

Тут я не выдержал и рассмеялся. Господи, думаю, какой-то шпанец будет угрожать мне – тысяцкому Олега Вещего!

– Ах ты, чмо паршивое, – сказал я, улыбаясь. – Мотай отсюда, пока я не рассердился.

Тут вся троица возбудилась, стала некультурно выражаться, не в лучших традициях описывая, что они сделают со мной и с моей «телкой».

Первого чмошника, явно вожака, я отправил обратно на скамейку прямым в челюсть. Скамья была добротная, не сломалась. Обратным движением я вырубил второго, врезав ему локтем по печени. А третий отскочил и выхватил нож-бабочку. Картинно повертев его в пальцах, он стал полосовать воздух, и тогда я вытащил свой нож – широкое лезвие, похожее на лавровый лист, блеснуло в свете фонаря.

Я не собирался этого чмошника убивать. На хрен он мне сдался?

Кончиком клинка, одним молниеносным движением, я распорол ему куртку и рубашку от плеча до живота, пустив кровь. Этого было достаточно, чтобы мой «противник» обмочился и бросился бежать, наплевав на стонавших дружков.

– Пойдемте, – повторил я, пряча нож.

Марина стояла бледная, вытянувшись стрункой.

– Я так испугалась, – призналась она дрожащим голосом.

– Не бойтесь. Это то самое «генетическое отребье», о котором любит судачить Собчачка.

– А она хоть себя видела в зеркале? – проворчала девушка.

– Хороший вопрос! Боюсь, «креаклы» вас не поймут.

– Креативное быдло…

– Согласен! Нам сюда.

Дверь в квартиру была не заперта. Я пропустил Ефимову вперед и вошел сам.

– Привет! Мишка, ты один, что ли? Тогда заводи.

– А… чего? – не понял Ховаев, переводя взгляд с меня на Марину и обратно.

– Потом, потом. Заводи, давай.

Мы прошли в тайную комнату, и Миха включил «эмвэшку».

– А где все?

– В магазин упёхали…

– Понятно.

Пока Ефимова с удивлением озиралась, очертилась знакомая мне бледно-фиолетовая рамка, словно вырезая квадрат в стене. Открылся привычный вид на новгородскую улицу. Там, как и здесь, вечерело, но света хватало, чтобы рассмотреть недостроенные избы. На переднем плане эффектно выделялись двое в кольчугах, со щитами на спине и с копьями в руках – городская стража.

Они стояли к нам спиной, поэтому не заметили ничего. А вдали, полускрытая городской стеной, проплывала лодья, пузыря полосатый красно-белый парус.

– Это… оно? – прошептала Марина. – Прошлое?

Я кивнул.

– 882-й год от Рождества Христова. Там тоже апрель.

Марина без сил опустилась на стул, и я сказал Мишке:

– Гаси.

Рамка погасла, возвращая серую штукатурку. Тут в прихожей затопали, хлопнули дверью, и Яшка громко спросил:

– Миха! Игорь здесь?

– Здесь мы, – хихикнул Ховаев, – все трое!

Друзья ввалились в тайную комнату и остановились. Колян задумчиво почесал в затылке и спросил: