Валерий Большаков - Гридень. Из варяг в греки

Туда-то Олег и усадил Ингоря. Привыкай!

Князь собирался обсуждать местные дела с «набольшими» Киева, и я не стал задерживаться – и без меня хватит желающих приблизиться к трону.

Выйдя на свежий воздух, я обнаружил многих из своей тысячи. Уж не знаю, где они лошадей достали. Неоседланные, неподкованные… Табун, что ли, угнали?

Викинги Олафа тоже были здесь, с любопытством осматривая достопримечательности.

Разговоры, смех, резкие команды стихли совсем ненадолго. Я уж было хотел сказать что-нибудь этакое, но в это время расслышал громкий волчий вой и очень удивился.

Вой доносился снизу, с Подола, вот только выть так волки не могли, для этого им нужно было собраться в тысячную стаю.

– Печенеги! – раздался крик. – Печенеги напали!

Я выбежал за ворота и сразу разглядел облако пыли, приближавшееся с запада. В рыжих клубах угадывались всадники, продолжавшие завывать по-волчьи.

– По коням! – скомандовал я, мигом вскакивая в седло.

Оглянувшись, я увидел Олафа, грузившегося на подводу. Так вот как урмане прибыли! На гужевом транспорте.

Из Людной палаты выглядывали местные вояки.

– Что стоите, рты раззявили? – заорал я. – Мигом в седла и за мной! Вперед!

С гулом и топотом срывались лошади, лавиной валили из ворот на Боричев увоз. Там животин приходилось осаживать, а то бы кувырком летели до самого низу.

С разгону выскочили на Боричев ток, и вот они, печенеги!

В черных халатах и в черных колпаках, они летели наперерез, дивясь невесть откуда возникшей коннице. Вскинув луки, кочевники хотели «поприветствовать» незнакомцев, но стрелки Люта оказались быстрее. Русские стрелы разили насмерть, пробивая и халаты, и прикрытые ими панцири или богатые куртки, расшитые бисером, с приделанными медными бубенчиками. Иных печенегов сносило с седел, только грязные шаровары мелькали.

Кочевников ошеломила внезапная атака. Они, видимо, никак не ожидали подобной встречи. Ну не повезло вам, ребята.

Стрелы, дротики-сулицы, копья – все шло в дело, пока сближались две конские лавы. И вот сошлись.

– Мечи к бою!

Мои выхватили клинки и с ходу врубились в орду. Гулко занудили печенежские трубы с бычьими головами из серебра, дабы поддержать черное воинство, но все без толку – наши ломили.

– Мал! Стяг где?

Отрок указал себе за спину – оттуда высовывалось навершие знамени, схожее с наконечником копья.

– Стяг вверх!

– Есть!

Развернулось красное знамя, заполоскало на ветру!

– Трубачи! Сигнал стрелкам – бить навесом!

– Конному отряду Булана – рассечь правый фланг!

А тут и урмане пожаловали, прикатили на своих таратайках.

– Олаф! Заходите слева, отрезайте их от Глубочицы! Не дадим гадам уйти!

– Не дадим! – радостно взревел северный великан, бросаясь в атаку.

За ним бросился весь хирд, да с таким ревом, что можно было подумать – стадо быков испугали корридой.

Каюсь, спохватился я с большой задержкой – вспомнил, что тысяцким назначен. Стало быть, надо стратегией и тактикой заниматься, а не скакать, изображая Чапаева.

И как только ко мне вернулась память, как только заработали понятия долга, я тут же окружил себя «гвардейцами», поскольку одновременно участвовать в бою и руководить боем не получится.

А тут и местечко нашлось подходящее – на небольшой возвышенности, рядом с Боричевым током. Заметно было, что высотку занимал когда-то большой дом, но от него только камни фундамента остались да зола.

Вот здесь я и утвердился. Урмане, выстроившись в ряд, набычились и перли на печенегов. Кочевники пытались прорваться сквозь их строй, но бесполезно – викинги только с виду казались огромными и неповоротливыми, на самом-то деле они вертелись так, что движение рук-ног смазывалось.

Неуклюжесть медведя обманчива, топтыгин способен скачущую лошадь догнать. Так и здесь.

Печенеги наезжали на моих урман, нацеливая большие копья, а северяне уворачивались, подныривали под конское брюхо – и вспарывали его во всю длину. Жалко было лошадок, зато всаднику, путавшемуся в кишках своего коня, жить оставалось недолго – норманнские мечи и ему выпускали требуху.

Конники Булана, тот самый «полк левой руки», что зимой хорошо врезал находникам Эйрика-конунга, рассекал, разрубал правый фланг печенежского воинства. Часть его оказалась окруженной, с одной стороны, конниками, а с другой – моими отроками, которым не досталось коней. Так они бегом спустились с Горы и, подчиняясь стягу, трубам и бубнам, ударили печенегам в тыл.

Кочевники угодили в маленький «котел», и их участь была решена. Они, конечно, бились и сдаваться не собирались, но все это трепыхание уже не имело значения – печенеги могли лишь защищаться и продать свои жизни подороже. Но «покупали» мы их задешево.

– Сотням Веремуда, Воиста и Ивара! Обойти лесом и выйти на Боричев ток севернее, ближе к Почайне! Ударить по врагу оттуда, вдоль улицы! Место выбывших сотен занять славинам!

Названные сотни ускакали, а славины, принятые в дружину Аскольда, «заступили на смену». Экипированы они были неплохо – на каждом кольчуга до колен, шлем, щит миндалевидный, секира в руках, а то и копье.

Но победу одерживает не оружие и даже не умение того, кто вооружен, а сила духа. Вот ее-то славинам и недоставало.

Однако, если их перемешать с варягами, да чтобы в одном строю… Толк будет.

С гиканьем, с посвистом по Боричеву току промчалась сотня Веремуда. Ее первой я вооружил огромными копьями в два человеческих роста да выдал тяжелые латы – это была моя «рыцарская» конница.

Конечно, то, что вышло, походило больше на пародию – ни шлемов-топхельмов, ни нагрудников коням не было, да и самих коней, собственно, тоже не имелось в наличии. Веремуд со своими оседлал тех животин, что нашлись в конюшнях Аскольда.

А там ни одного могучего фризского жеребца, похожего на стройного бегемота, не водилось.

И все же у Веремуда получилось. Стремительный набег коней и опущенные копья кого хочешь лишат уверенности. Лишь двое-трое печенегов решились сдуру остановить бешеное движение – копья насаживали их, как бараньи тушки на вертел, а «рыцарские» кони сшибали мелких степных лошадок.

И эта атака стала последним ударом – печенеги заметались, уже не о победе думая, а о побеге, о спасении мечтая, но деваться им было некуда. Отроки же были слишком разозлены, чтобы брать кочевников в плен. Началась резня.

Ржали кони, кричали люди, с тупым хряском врубались секиры и мечи. Крови лилось столько, что уличная пыль растекалась противной коричневой слякотью.

Еще немного, еще чуть-чуть, и бой выдохся.

Разгоряченные отроки все не прятали мечей, успокаивая коней, оглядывались, словно недоумевая: неужто это все мы натворили?