Владимир Поселягин - Братишка

Диктор, перехватив после меня эфир, продолжил вести передачу, а я, взяв гитару, покинул студию.

– Ну ты дал! – хлопнул меня на выходе по плечу главный редактор. – Знаешь, в тот раз было даже страшнее. Жутко. Скажу честно, ты много что рассказал, что говорить не стоило, совсем не стоило. Не нужно нашим гражданам этого знать, но на многое действительно открыл глаза. Даже я не знал об этом.

– Думаете, последствия будут? – немного заторможенно спросил я, пытаясь встряхнуться и прогнать отупение. Стал пощипывать руку – верное средство.

Эфир практически полностью морально высосал меня, поэтому я был очень уставший.

– Ну, врагов у тебя теперь из высокопоставленных людей стало много, – задумчиво пожевав губами, честно ответил тот. – Как я вижу, ты понимаешь, о чём я.

Я с самим Сталиным разговаривал, это его просьбы я выполнял, и ты вёл эфир дальше, но по голосу я не сказал бы, что он недоволен тобой. Слышимость хорошая была. А насчёт последнего эфира, я думаю, ты прав. Не дадут его тебе больше.

– Я так и думал, – слабо улыбнулся я. – Тяжело это всё рассказывать. А вот посмеяться я люблю, если согласитесь, юмор буду рассказывать, тогда ещё встретимся.

– Мы подумаем, и сначала сами послушаем, – встрепал он мне волосы на голове. – Ладно, твоя идея с призами за правильный ответ мне нравится. Поддерживаю, тем более мне на это дали добро. Какой ответ – мне же нужно проверять?

– Толчок в плечо.

Хмыкнув, тот покачал головой:

– Долго отгадывать будут, у меня шесть вариантов ответа было и ни одного верного. Это ты правильно срок в месяц указал. Призы сам занесёшь?

– Завтра забегу часов в шесть вечера. Нормально будет?

– Нормально. Идём, чаю попьёшь, потом моя машина тебя домой увезёт, стемнело уже.

– Спасибо.

В редакции я задержался ещё на полчаса, за это время по нашей передаче уже было три десятка звонков от жителей Москвы и Подмосковья. Потом меня увезли домой, и я застал заплаканную, но сияющую маму, сидевшую на стуле на кухне. Вокруг все старшие были – бабушка, Таня, дед, остальных, видимо, уже уложили. Они тоже были, скажем так, радостные. Предчувствуя, что не я стал причиной такого счастья, услышал от мамы:

– Письмо от папки пришло. Жив, вышел из окружения, даже не ранен. Тане письмо прислал.

– Хм, как-то странно все мои эфиры заканчиваются. Снова письмо, – пробормотал я и, почесав затылок, улыбнулся: новость действительно была отличной.

Тут ещё Маринка подкралась сбоку и прошептала на ухо:

– А я помню ту седую женщину, с которой ты разговаривал. Мы всё слышали, что ты по радио говорил…

Я подсел к маме. Та намёк в виде протянутой руки поняла и подала письмо. Пробежав глазами по неровным строчкам, я нахмурился:

– Понятно, нашего письма он не получил, мы же не знали, что адресата не было, поэтому и написал Тане. Нужно новое писать, по новой военной почте, что он указал.

– Но мы же ему уже написали, письмо ушло, – сказала мама.

– То вернут на наш адрес. С припиской «Адресат не найден» или нечто подобное. Сейчас писать будем?

– Нет, завтра уж. Все устали, – оглянувшись на бабушку, ответила мама.

– Да, а у меня дежурство, – подтвердила Таня. – Я со знакомой в больнице договорилась, она пока меня заменит, но не на всю ночь, так что я побежала.

Быстро пообнимавшись со всеми, она подхватила узелок с едой, что бабушка ей собрала, и упорхнула.

– Осторожнее на улицах! – успел я крикнуть ей вслед, но, вздохнув и осмотрев присутствующих, встал: – Я её провожу.

Подхватив куртку деда – стало холодать ночами, хотя только начало сентября, – я догнал Таню, шустрая уже до перекрёстка дойти успела. Трамвай уже не ходил, время позднее, так что двинули пешком. Тем для разговора у нас было две: письмо отца и конечно же моё выступление на радио. Таня сразу сказала, что шокирована была, да не одна она, вся семья, слушавшая передачу, моими познаниями. По комментариям мамы и деда стало ясно, что моих собеседников они помнили. Для них наше путешествие прошло как-то проще и легче, чем для меня. В общем, Таня была поражена, хотя и она отметила, что я наверняка многим наступил на мозоли, буквально прижав к стенке своими речами.

– А куда деваться? – пожал я плечами на эти её слова. – Или их вот так прищучить, или они и дальше будут творить беспределыцину. Надеюсь, к моим словам прислушаются те, кому надо. Вот товарищ Сталин – ты же знаешь, что я у него был, – пока велась передача, раза четыре звонил редактору, просил, чтобы меня не останавливали, и давал добро на продолжение рассказов.

– О, это интересно. Расскажешь?

– Ну, я знаю только факт самих звонков, а о нашей встрече ты и так знаешь. Насчёт отца нужно поговорить. По намёкам ясно, что он где-то под Старой Руссой.

– А как ты понял? – удивилась та.

– Сама же читала. Там написано, что они у деревни Кневцы. Мы рядом проезжали. Завтра письмо нужно написать. Пока точно не скажу, на передовой он или нет, карту тех мест нужно посмотреть и сравнить со сводками с фронта, но не думаю, скорее всего, во второй линии, на пополнении и переформировании, так что сейчас подразделение, где служит отец, отдыхает. Хотя сам отец вряд ли, он же ротный старшина, у него сейчас самая работа, снабжение, обеспечение.

– Тяжело, – вздохнула Таня.

– Да, нелегко, на то и война. Интересно, где отец служит?

– Как где, в армии, – изумилась сестрёнка.

– Армия разная. Мы же только номер почты знаем, а он в пехоте может служить, в артиллерии, хотя ротный старшина, вряд ли там. Или в мотострелках, в танкистах, да даже у лётчиков, поди угадай.

– В прошлом письме папа написал о мотострелках.

– Это да, но ведь почта сменилась, это тоже не забывай, значит, он в новом подразделении служит… О, вон и твоя больница, что-то мы быстро дошли.

Ещё раз мельком обернувшись – не нравятся мне те тени, что нас с моей улицы сопровождают, как бы не топтуны из ведомства Берии, – я довёл сестру до дверей больницы. Таня попрощалась, вернув мне куртку, которую я ей накинул на плечи, и скрылась в здании. А я, развернувшись, потопал обратно, поглядывая по сторонам. Далеко уйти мне не дали, ну так и думал – топтуны.

– Александр? – заступила мне дорогу одна из теней в форме сержанта госбезопасности. – С тобой хотят поговорить. Прокатимся?

– Время позднее. Лаврентий Павлович ещё не спит?

– Самое время для работы.

К нам подкатила машина – по форме кузова не эмка, может, что иностранное? Когда я устроился на заднем сиденье, а мужчина сел рядом с водителем, то рассмотрел на приборной панели небольшую эмблему «опеля».

– Так это трофейная машина? – удивился я.

Сопровождающий ничего не ответил, но откликнулся водитель, охотно пояснив:

– Нет, довоенные закупки ещё. Была небольшая партия. Но не долго им кататься, запас запчастей к концу подходит.