Виктор Сиголаев - Третий не лишний

Мы переглянулись.

– А кто у них главный? – спросил я. – Смотрящий кто?

– Да откуда я знаю?! – вновь потянуло Косяка в истерику. – Там малолетки одни, школьники сопливые! Почем мне знать, кто главный? Там один всего взрослый. Был. Может, он? Черный. С волосьями вот такими…

– До плеч?

– Да нет. Хвост как у бабы. Черные волосы, говорю же. Как бичуган одет. В мешковину. И джины. На цыгана похож. Только он не из цыган. Я местных ромал знаю. Он не от них. Из города… Блин… Нога болит…

И ненавидящий взгляд в мою сторону.

Прикол. «Плохого полицейского» я еще никогда не исполнял. А Ирина, получается, фея в фиалках?

– Когда они появились в вашем районе? – поинтересовалась «фея». – В первый раз когда вы от них огребли? Помнишь?

Косяк чуть ли не с обожанием уставился в подбородок Ирины. Ай, как хочется глянуть пониже. Но… нельзя. Карма такой! Еще два здоровых больших пальца осталось. На руках. Не стоит рисковать.

– Давно уже. Года три-четыре. Бегали там, на речке, прыгали, кувыркались. По скалам на веревках ползали. Туристы. Наши на них поначалу наехали… Потом… еще раз наехали. Только…

– Отъехали, – подсказал я. – Резину не тяни, сластолюбец.

– Ну, это… стали, короче, вычислять их… по одному. Только они всегда… по два. И чуть что… как поролоновые… начинают выкаблучиваться… руки-ноги выкручивать… нам…

Воспоминания, видимо. были не из приятных, потому что Косяк очередной раз всхлипнул, покосившись на быстро синеющий палец правой ноги.

– А! Еще вот что! – неожиданно вспомнил он. – Так нету их уже! С весны. Исчезли, короче. Не лазают больше здесь. Спокойнее стало на ГРЭСе.

– И вы, стало быть, волю почуяли? – вкрадчиво поинтересовалась Ирина.

– Ну да, – забывшись, подтвердил бывший агрессор, – наша балка-то. И Зеленая горка тоже наша.

– А Воловьи лужки? Тоже ваши? – с серьезным видом поинтересовался я.

– И… кружки… вол… а… какие кружки?

– Проехали.

– И это… короче, я знаю, как фамилия этого мужика… с хвостом… что в мешке как поп ходит…

На какой-то миг наступила звонкая и выразительная тишина.

– Что же ты… драгоценный наш… говори же, солнышко ты наше красное!

Ирина так близко придвинулась к нашему драгоценному светилу, что тот, наверное, почувствовал жар, исходящий из-под запретной ткани сарафана. Что очередной волной ужаса освежило сознание. И сильнее стимулировало память.

– То ли Ойчик, то ли Бойчик, – с трудом переводя дыхание произнес он. – Дед!

– Чего «дед»?

– Дед, говорю, знает. Старик.

– Я поняла, что «дед» – это к тому же еще и «старик». Ты скажи, где нам его искать?

– Так под скалой. В Инкермане. Монах. Или, как его, отшельник, что ли. Старец, короче. Этот хмырь с ним перетирал чего-то. А я потом слышал, как дед окликнул его. Товарищ… Ойчик, заходите, мол, когда надо, двери всегда открыты и всякое такое.

– А как ты все это умудрился услышать?

Глаза у Косяка выразительно забегали из стороны в сторону, старательно огибая центральное направление.

– Правду лучше говори, лишенец. Здоровее будешь.

Да, действительно. С этим школьником-неадекватом лучше не связываться.

– Там ящик… жертвуйте, мол, на скит… а я выше по скале… на полке над шуршей деда… ждал, короче, когда тот вниз спустится за водой… а тут этот… Бойчик… мне и пришлось ждать… целый час…

Понятно. Пожертвования тырил.

– Вот что, – задумчиво произнесла Ирина, – Костя. Тебя ведь Костей зовут?

Косяк выпучил глаза, уставился на Ирину как на божество и мелко утвердительно затряс головой. Тоже мне чудо! Костя – Косяк. Вероятность процентов пятьдесят, если не больше. Рисовщица.

– Так вот, Костя. Расскажешь сейчас, где тебя найти, если чего. Ты ведь с Турбинной улицы?

– С Яб-блочкова.

– Пусть с Яблочкова. Назовешь нам свою фамилию, адрес – и хромай себе в медпункт. Там у вас на Линейной есть. Понял?

– А…

– Ой, Костя. Лучше и не спрашивай… – махнула рукой Ирина.

– Фамилия, лишенец! – рявкнул я.

– П-приходько. А адрес – Яблочкова, четыре.

– Все. Свободен.

Ирина уперлась ладонями в колени и устало поднялась с корточек, унося в недостижимую высь свой заманчивый ракурс. Я в свою очередь мечтательно подбросил на ладони обломок булыжника, выразительно глянул на товарища Приходько и метнул камень в кусты.

Через две секунды Константина с нами уже не было.

А пальцы? Так он что, симулировал, что ли?

Проходимец.

Значит, все-таки монастырь.

Оказалось, что идти туда пешком четыре километра вовсе и не обязательно! Выяснилось, что для нашего транспортного средства люди предусмотрели чудесную дорогу, в меру разбитую и в меру кривую. Зато – о чудо! – даже асфальтированную местами. И, кстати, проходит она рядом с поселком ГРЭС, где согласно показаниям и проживает «наше солнышко красное Константин». Правда, с другой стороны железки, через которую ближайшую пару километров переезда нет.

Рискуя остаться без свечей, колес и чемодана, мы оставили мотоцикл в зарослях кустарника и все же прогулялись по поселку, вольготно раскинувшемуся в Воловьей балке. Прикольно! Я почти угадал с «лужками». Вместе с незабвенным Антоном Павловичем. Нашли дом Косяка, прикинули на всякий случай подходы, подъезды и скорехонько вернулись к нашему транспорту. Не стоит искушать судьбу. Все-таки искать старца-отшельника удобнее на колесах.

Что же это за отшельник?

Всегда испытывал сложные чувства к религиозным вопросам и к людям в этой среде. Формально я неверующий. Гностик, как это модно сейчас называть, хотя, если честно, атеист точнее. Другое дело, что с недавнего времени слово «атеист» стало чуть ли не ругательным. Обвинительным и обличительным. Очередная дань зловещей моде в непримиримой войне клише и стереотипов.

Собственно, «верующие» мы все. До одного.

Это, кстати, один из показательных примеров широко распространенных банальностей: «Кто-то верит в Бога, а кто-то верит в то, что его нет». И если вторые «кто-то» выглядят, на мой взгляд, более цельными и последовательными, то первые множатся и дробятся в геометрической прогрессии – в зависимости от того, в какого бога они верят, какую церковь посещают и каким обрядам отдают главное предпочтение.

А как они судят других!

Широко и с размахом. И за ересь, и за неверие, и за кучу самых разнообразных высосанных из пальца накладок и несоответствий, не говоря уже о тех моральных тонкостях, которые свойственны той или иной религии. Какая, в конце концов, разница Богу – человеком вы его Сына считаете или сверхчеловеком? Или как относитесь к Богоматери? Или сколькими перстами креститесь? Когда и что едите? С кем спите?

Эти наши, а эти, извините, все же нет. Тут единоверцы, коих на поверку оказывается не так уж и много, а там, где-то по пути в ад – огромная и неприятная толпа: всякие разные язычники, вероотступники, злобные атеисты, а то и, упаси господи, ужасные еретики, не считая богатых россыпей всяких других неверных.