Владимир Поселягин - По прозвищу Адмирал

Полученная информация меня не то чтобы порадовала, больше озадачила. Навстречу нашему конвою шла флотская боевая корабельная группа, которая должна нас встретить и сопроводить к месту назначения, то есть в Поти. Встречать будут два эсминца и два малых охотника. Коды опознавания дали.

Лазарев уже был далеко, поэтому я дважды поработал сигнальным прожектором. Ну, сигналов я не знал, от балды шторками поиграл, но на катере сигнал заметили и, развернувшись, устремились к нам. Ревун на буксире дал понять Фадееву, что мы снова меняем курс, и, повернув, пошли вдоль берега, видневшегося в восьми километрах. Вернувшийся Лазарев снова подошёл к борту буксира, выслушал приказ командования идти на соединение с нашими и, получив сигналы для опознавания, поспешил вперёд. Он приведёт охранение к нам.

Ближе к десяти часам дня наблюдатели засекли в небе воздушного разведчика, но когда тот приблизился, прозвучал отбой, это был наш самолёт, как я понял, двухместный истребитель. Как-то мне не понравилось, что он, покрутившись в стороне, явно пошел на заход, снизившись к волнам. Да он никак обстрелять нас собрался? Метнувшись в радиорубку, я быстро настроил радиостанцию на волну местных истребительных полков — радист записал, на каких частотах те работают, — и рявкнул в микрофон:

— Эй, хрен в небе? Если ты обстреляешь мои трофеи… Я не только попрошу твоего командира тебе глаз на жопу натянуть, но и моргать заставить. Ты меня понял?! И то, что у тебя звёзды на крыльях, мне по фигу, у меня тут зениток до чёрта, посмотрим, умеешь ты плавать или нет. Если на моих трофеях хоть царапина будет, я специально вокруг твоей тушки в воде кровь разолью и акул подманю. Не трогай моё добро!

Выйдя из рубки, я увидел, что все, кто слышал мой яростный монолог из-за открытой двери, улыбались, а моряк из новичков, стоявший на вахте, махнул рукой в сторону удаляющегося самолёта:

— Вон он, как услышал вопль в эфире, испуганно дёрнул в сторону и теперь там крутится. Приблизиться опасается. А красивый загиб получился, командир, я такой и не слышал…

В это время раздался крик с бака:

— Дымы по горизонту!.. Наши идут!..

— А это что? — указал флотский интендант на пункт в списке, который мы с дедом составляли.

— Где? — подошёл я. — А, элитное пойло, несколько ящиков. Коньяк, вино французское, ну и ликёр вроде, только его мало. Пришлось всё это в трюм спустить. Видимо, для генералитета. Там ещё и продовольствие для них было, всякое, элитное. Шоколад я разрешил раненым давать. Всё это тоже в трюме. Это с одного из грузовиков, взятых нами на разбитом понтонном мосту.

— Ага, понятно, — довольно кивнул тот и, осмотревшись, видимо обнаружив знакомого матроса, крикнул: — Архипов! Заступаешь на пост на буксире! Охраняешь трюм! Дежурному скажешь, я приказал… Так, продолжим. А это что?

— Это я так наш зубной грузовик пометил. Вон он, его уже на берег согнали, и ваши флотские медики осматривают. Зимина всё показывает.

— Хорошо-о-о… — довольно протянул интендант. Ещё бы ему довольным не быть, столько халявы!

Сдавая все трофеи в тыловую службу Черноморского флота, я поглядывал по сторонам. Большая часть освобождённых уже отправлена в казармы, с ними там особисты работали, раненые в госпитале, а моя команда лениво проводила работы на буксире, мы на нём ночуем. Команды других судов так же делали вид, что работают.

Пришли мы в Поти вечером. Тут всё быстро было организовано, к нам адмирал Кузнецов вылетел, ночью будет. А завтра утром ожидался торжественный приём трофейных кораблей и включение их в состав Черноморского флота. Уже формировались экипажи для них, один командир приходил знакомиться, изучать, что получит под командование. Лазарев и Фёдоров вроде оставались на своих местах. Катер вряд ли черноморцам передадут, речное судёнышко, наверное, в какую-нибудь флотилию включат. Так что, по сути, командир пока был один, старый капитан на мой буксир, для баржи ещё выбирают. Как я понял, её планируют ремонтировать, и она станет плавучей зенитной батареей. Да там много предположений было, наслушался, пока по штабу ходил. А капитан, что мой буксир будет принимать — он сейчас с дедом и Ромкой в машинном отделении, — мне понравился, справный моряк, ему передам судно без сомнений.

Основное мы уже сдали, осталась вот такая мелочёвка, как продовольствие. Справа от интенданта стояло три грузовика, в которые сносились все ящики с консервами и мешки с крупами. Осталось элитное продовольствие. Технику разобрали: легковой «опель», бронетранспортёр и мотоциклы — в штаб флота, зубной грузовик — во флотский госпиталь, документы для передачи оформляются. В комплекте к грузовику — запчасти от грузовиков с продовольствием. Так он дольше прослужит. Свой мотоцикл-одиночку отдавать я не хотел, не знаю почему, ну вот не хотел, и всё, но уговорили. На самом деле, куда я его возьму? Уже было известно, что мы все, моя команда, завтра вечером летим на самолёте домой, в Москву. Сразу после торжественной встречи с командующим флота. Журналисты ещё прибыть должны. Будут освещать всё это торжество. Надо будет договориться с фотографами насчёт снимков. Память такая недолговечная.

По поводу моего одиночки это не шутка, вон он на подножке у сходень на буксир стоит. Уговорили меня его передать — будет у посыльного в штабе флота, за это обещали на остальные мои трофеи не обращать внимания и доставить их с нами в столицу. Да и трофеев-то там — пара чемоданов да пяток солдатских ранцев. Плюс три кофра с музыкальными инструментами.

Кстати, насчёт инструментов: все, кто со мной был, очень сожалели, что среди трофеев не было ни гитары, ни аккордеона, которыми я умел пользоваться. У меня была обширная практика за время плавания на «Адмирале», но аккордеон ушёл на дно Дона вместе с баркасом и остальными личными вещами. Как это ни печально, но из этих двух музыкальных инструментов действительно ничего не было, и развлекал я команду вечерами, в свободный час, юмористическими рассказами. Те просили что-нибудь спеть из запрещённого цензурой, но без аккомпанемента было не то, а впечатление портить не хотелось.

Среди трофеев встретилось три инструмента, и я их прибрал для своей группы, лишними не будут. Это саксофон в жёстком чехле, пользоваться им я неумел, скрипка, причём по виду дорогая, качественной работы, и виолончель — большая дура в чехле. Всё это я повезу с остальными трофеями и подарками для семьи. На это и обменял одиночку. Только выторговал себе право пользоваться им, пока не улечу, потому тот на пирсе и стоял, как разъездной транспорт.

Рапорт я ещё в акватории Дона начал составлять, дополняя его со временем, так что по прибытии во время торжественного ужина не только описал всё устно, но и передал рапорт на имя командующего флотом.