Максим Макеев - Московское боярство

— Ураа-а-а! Ураа-а! Ураа-а-а! — было мне ответом.

— Принимайте пополнение в свою семью! — я сделал знак рукой, Добруш сообразил, что я имею ввиду, и вывел из прибывшей толпы ещё пять человек в новенькой форме.

Самое интересное, ребята из второго потока всю дорогу по болоту больше молчали или перекидывались короткими фразами. Не ощущалось радости от процесса возвращения домой. Я внимания особо не придавал этому, мало ли что там у них в детском мозгу происходит. А как сюда пришли, пацаны даже не маму с папой — первый поток в строю увидели, расцвели буквально. Вон, лыбу в строю тянут и перешёптываются радостно.

— Ребята! Все вы в разное время попали в дружную семью суворовцев Российских. Но независимо от выпуска, запомните! — это был экспромт, к такой встрече и таким речам я не готовился, — Все вы — братья и сёстры! Нет вам надёжнее друга и товарища, чем те, кто с вами, пусть и в разное время, из одной миски ел, на одной кровати спал… Ну и на уроках тоже подрёмывал!

Смешки, конечно, возникли, но радостные, не скабрёзные.

— Держитесь друг друга, и знамя суворовское, как и девиз, высоко несите по жизни!

— Нет знамени, — грустно промолвил Федя-младший, — а про второе мы и не знали, что оно такое есть.

— Девиз, мысль основная, он один — тяжело в учении, легко в бою! А знамя… — тут уже я замялся, как-то не сложилось с флагом до сих пор у них, — А знамя, ребята, будет. Простите государя своего, не привёз я в этот раз…

Я стянул шлем с головы. Народ вокруг проникся, включая суворовцев, вон, Федя-младший кадыком шевелит, хоть бы не заплакал.

— Но то дело наживное, — я вернул головной убор на место, вернул разговор из русла эмоционального в деловое — а что это у вас за ещё группа стоит, дальше?

За строем суворовцев двух потоков, чуть поодаль, стояли ребятишки. Возраст «наш», около десяти лет и менее. Стоят тоже серьёзно, хоть и одеты кто во что горазд, разве что значки какие-то на плечах, вроде наших погон.

— Э-э-э, — замялся было Федя-младший.

— По существу. Отставить мямлить! — чуть прикрикнул я на него.

— Пополнение! — чётко отрапортовал суворовец.

— Ну что. Значит, будем принимать пополнение. Там в сумах на конях подарки, это вам всем, — хорошо, что супруга позаботилась, а то бы я стрёмно выглядел с пустыми руками, — разбирайте.

— А книжки новые есть? — раздался голос из короткого строя.

— Есть парочка. Ладно, официальную часть считаю законченной. Ещё раз благодарю за службу! Теперь Феди, оба, со мной в консульство, остальные — разойдись!

Мы направились в отдельное помещение. Его построила полтора года назад наша агитационна бригада, в то время мы как раз решали вопрос с дедом-маразматиком. Я пару раз назвал его «консульством» в разговоре, мол, не посольское здание, но тоже — представительство. Ну и прижилось такое именование со временем. В этом помещении барахло, дань, для нас собирали. Ну и представители Москвы на ночлег в этой же избе устраивались, чтобы не стеснять местных.

— Ну, рассказывайте, Федоры оба-два, как вы до жизни такой докатились, — я пригласил мужика и его сына за стол.

Начал Федя старший, потом его перебил младший, потом — опять отец вуступил, чуть не подрались тут при мне, пришлось прикрикнуть и задавать наводящие вопросы. Так дело пошло веселее. Во время рассказа я краем глаза осматривал «консульство». Н-да, сильный след Москва оставила в этих местах, очень сильный… Ну, обо всем по порядку.

История стара как мир. Есть новое поколение и старое. Дети всегда, во все времена рано или поздно «бунтуют». Ну там спорят с отцами, огрызаются, пытаются выйти из подчинения. Процесс естественный, гормоны и прочее. В моё время молодёжь, в зависимости от возраста, сбивается в кучки во дворах под алкоголь и гитару. Те, что помладше, делают всякие «нычки», «халабуды», выдумывают свои тайны и секреты. Обычное дело, сам таким был. Получается, что у детей и родителей в какой-то момент образуется две жизни — одна обычная, где они ходят в школу и помогают по дому, и вторая, вроде как «тайная». Мелкие секреты, которые они не разглашают взрослым, какие-то встречи, без посвящения в них родителей, появляются свои общества и группки. Дети пытаются быть взрослыми. Хотят, чтобы им поручали серьёзные дела, относились как к мужикам и девушкам, доверяли их суждениям и их решениям. Плевать, что мозгов ни на что не хватает, что знаний, опыта житейского мало, что зачастую все их проблемы — это поход по родительским «граблям», от которых те так пытались их оградить.

И если детей в таком возрасте собрать в кучку, они начнут выстраивать свою иерархию, свои взаимоотношения, выделять своих авторитетов. А коли их ещё и поместить в таком вот «бунтарском» возрасте в некую замкнутую среду, с более низким контролем взрослых, то расцветёт это буйным цветом. Причём это на всю жизнь останется в памяти у этих детей, как то время, когда впервые в жизни что-то решали сами. В моё время, таким были, например, поездки в пионерлагеря, на олимпиады и соревнования, на творческие конкурсы. Папы и мамы рядом нет, один преподаватель или тренер на десять человек. Вместо одного старшего или младшего брата или сестры — десяток сверстников. Именно в таких местах закладывается дружба на всю жизнь, как живая память о тех временах, когда дети перестают быть детьми и начинают «играть» во взрослую жизнь. У нас этот возраст — лет двеннадцать-четырнадцать, тут — меньше, взрослеют рано. И вот теперь представьте…

Изъяли мы два десятка детей. Выдернули из жизни размеренной, привычной, традиционной. Родовые и племенные неписаные законы, природа вокруг — только это определят статус человека любого возраста. В шесть-восемь лет помогают детки по хозяйству чуть, потом больше, затем, годам к пятнадцати-шестнадцати, считаются взрослыми. Но условно совершеннолетними — старший рода держит своих подопечных в ежовых рукавицах, начальствует над всем, организовывает браки, определяет род занятий. Даже своя семья не является залогом самостоятельности — родоплеменные и природные законы не дадут. Один мужик, даже сильно подкованный и обеспеченный местными инструментами, не поставит, например, дом. Или кузницу. Не поднимет поле после выжигания леса, да и правильно подпалить его не сможет. Нет, попадались уникумы, не без того, но они лишь подтверждали правило. Поэтому жизнь этих пацанов, в Заболотном мы забрали только мальчиков, была в принципе расписана чуть не до самой смерти, ну с небольшими вариациями, вроде ухода в дружину какого-нибудь князя. Из вот из этой, просматриваемой лет на пятьдесят вперёд, жизни мы забрали их в Москву.

Кто был в хорошем пионерском лагере в моё время, тот поймёт оказанный эффект. Вспомнит слёзы, с которыми разъезжались по домам, хранимые чуть не тридцать лет пластиковые значки, трогательные письма, которые рассылали по всей стране, радость неожиданных встреч «выпускников» «Артека», «Орлёнка», других лагерей. Причём даже если не в одном потоке были, даже если не встречались никогда за время, проведённое в том месте, или просто не общались. Эффект такой же, но только усиленный на несколько порядков, ибо провели ребята в Москве год, и жизнь тут, в Заболотном, и там, в столице России — это небо и земля…