Максим Макеев - Вольные стрелки [Переделанная по результатам первого опыта версия]

План изъятия главы беженцев подготовили сообща. Дед отправился делать камеру, в подвале водокачки, единственного каменного здания в Москве. Решётки там надо поставить, нары, Кукша опять в патруль, я — делать спецсредства. «Слезогонку» из гранат наших зажигательных сооружал. Там только заправка с огненной смеси поменяется на чесночную настойку. Шумовая будет также из гранаты, только со встроенным свистком, без жидкости. Трубки с полированным металлическим зеркальцем и светильником скипидарным, с добавлениями фосфора, вместо фонарика на винтовки нацепил, подготовил верёвки и кляпы, и расписал роли. Посвятили три часа тренировкам. В лучших традициях «кровавой гебни», изъятие Святослава назначили на предрассветные часы.

Хрусь, хрусь, хрусь… Под мягкими тряпками, которыми обернули подошвы, почти неслышно скрипел снег. На задержание отправилась опергруппа в составе меня, деда, Кукши, Юрки, Обеслава и Толика. Из засады нас прикрывала Веселина и Влас, на случай неожиданностей. Мы тихо передвигались по лагерю беженцев. Половина шестого утра не то время, в которое тут оживлённое движение. Главное — не наступить на чью-нибудь землянку или навес под снегом, мы старались придерживаться протоптанных тропинок. Запахи тут конечно стояли те ещё… Из чёрного проёма, входа в землянку, показались глаза, тускло блестевшие в свете луны. Я в маскхалате прижал палец ко рту. Глаза пропали. Опять тишина. Переждали, вдруг кто закричит, и продолжили движение.

К часовому, прикемарившему возле костра вояк, подошли со спины. От лёгкого ветерка скрипели деревья, он нас не услышал. Кукша, опытный охотник, неслышно выдвинулся вперёд — порядок работы на месте мы чётко оговорили. Холодная сталь ножа коснулась шеи часового. Тот встрепенулся, но пасынок уже зажал ему рот кляпом:

— Дёрнешься — здесь поляжешь. Спокойно, — часовой угомонился, Обеслав быстро накинул на руки и ноги подготовленные верёвки, стянул их и закрепил кляп во рту.

Мужик ещё чуть подёргался и затих, бегающими глазками наблюдая за нами. Мы построились возле входа в землянку Святослава. Буревой взялся за конструкцию, изображавшую дверь, Мы приготовили две шумовых гранаты и две «слезогонки», приготовились к сигналу. Обеслав тихо поджёг зажигалкой трубки-фонарики на винтовках, лучи света, созданные отполированной металлической полусферой, упёрлись в дверь. Я рассчитывал, что после чесночной настойки им и этот свет ярче летнего полуденного солнца покажется. Ну, понеслась…

Буревой дёрнул дверь, в открывшийся проем полетели шумовые гранаты, чтобы все проснулись, потом, парой секунд позднее — «слезогонки». Душераздирающий сдвоенный свист разорвал ночную тишину. Послышалось шипение сжатого воздуха.

— Работает ОМОН! Всем лежать! Никому не двигаться! — эх, давно мечтал крикнуть нечто подобное.

Возгласы удивления, потом крики боли, потом стоны и вопли, затухающий свист шумовой гранаты — все смешалось воедино. Что будет делать воин, если его вот так разбудить? Полезет наружу, ясен пень. Вот и выперлись из землянки заплаканные мужики, размахивая кто чем. Первым показался дядька с копьём, за ним — Святослав, потом и остальные нарисовались. Бабы были, и даже дети. Пошёл конвейер…

Воинов били по голове, не сильно, чтобы упали, отбирали оружие, вязали на манер часового. Святослав, силён мужик, даже попытался открыть глаза и начал тыкать мечом перед собой! Получил пару травматических пуль в живот, согнулся, получил ещё и по голове, затих. Хоть бы не убить его…

Пару минут заняла вся экзекуция. Народ в лагере смотрел из своих землянок, не решаясь противостоять нам. Вояки связаны, трое ещё рыпаются, остальные оглушены. Бабы и дети из землянки ходят, и натыкаются на деревья — хорошо чеснок отработал.

— Всем спокойно! У нас ордер! Святослав, ты арестован за нарушение Законов Российских и Московских! — кому я это кричу, мужик обвис уже безвольно на руках у Кукши и Юрки, — Эй! Те, кто слепым бродит! Глаза промойте, ничего там страшного нет! Воинов развязывать только на рассвете! Все, уходим!

Беженцы в полном оцепенении наблюдали как группа в маскхалатах под руки тащит Святослава к крепости. Потом снялась наша снайперская засада. Слава Перуну, все прошло без сучка и задоринки…

Святослава разукомплектовали, принесли в баню, связанным. От воды тот пришёл в себя, и извивался ужом, таращил глаза, наполненные бешенством. Еле скрутили его, намотали кучу верёвок. На манер кокона гусеницы получилось, так и проводили гигиенические мероприятия. Пропарили его, обливали водой, вытерли. Ущерба особо здоровью не нанесли. На голове только шишка, жить будет, зато глаза после чеснока — краснючие-е-е. Вынесли после помывки извивающегося мужика, отволокли «кокон» в камеру в подвале водокачки. Там уже и нары сделали, и белья комплект заготовили, и светильников поставили — окон в подвале нет. Прислонили Святослава к решётке изнутри камеры, разрезали верёвки. Обеслав схватил по носу, не сильно, но кровь пошла. Потыкали Святослава тупым концом копья, загнали в угол. Тот за древко цепляется, как зверь дикий, честное слово. Орет, воет, карами грозит, решётку ломает. Ну удачи, чо! Решётка-то у нас знатная получилась.

Утро у беженцев было необычное. Вояки без предводителя бродили по лагерю, их никто не слушал. Ещё бы, командира продолбали, какие из них воины теперь? Бунты мелкие начали укрупняться, никто их остановить не мог. Оставили усиленные посты на стене, пошли с дедом вести дознание да кормить подозреваемого. Подследственный на контакт не шёл — ломился сквозь решётку, орал благим и неблагим матом, разбил парашу, ведро деревянное. Мы ушли — пусть остынет. Тем временем в лагере беженцев началось движение. Вояки попрятались, или разоблачились, мужики остальные ходили с видом революционных матросов в 1917 в Петрограде. Основное происходило вокруг высокого деда, чем-то похожегона Буревоя. Он раздавал какие-то указания, народ, несмотря на революционные настроения, их выполнял. Дед-беженец отправил людей на работы, а сам с пятёркой мужиков вышел к ручью, и встал возле бывшего мостика. Ну вот, теперь хоть есть с кем разговаривать.

Вышли втроём — я, Буревой и Толик. Встали напротив, стали ждать. Мужики-беженцы тихо совещаются, вырабатывают политику партии. Вдруг на нас выбежал закутанный подросток, и начал тарабанить мне по щиту своими хилыми ручонками!

— Куда папку моего дели! Где папка! — хныкал бедолага.

— Какой папка? — я недоуменно посмотрел на своих.

— Святослава, папку моего забрали вы! Отпустите его! — и опять бить по стальной пластине.

— Так, ты это, успокойся, папка твой… — я начал было отодвигать пацана, но тут подошли представители беженцев.