Виктор Тюрин - Хочешь выжить – стреляй первым [litres]

Он стоит на коленях перед этим дьяволом, который разрушил все, что он сумел создать. Все рухнуло в мгновение ока. Его власть… Он больше не будет испытывать наслаждение, издеваясь над человеческим дерьмом, которое целых два месяца было в его власти. Он был почти богом в этой камере… Как это могло случиться?! Вист пытался понять, что же все-таки произошло: их было четверо против него одного. Он убил их всех, одного за другим. Теперь пришла его очередь. Случись подобное с ним на свободе, он бы попытался бежать или вымолить себе жизнь. Но только не здесь, не в тюремной камере. Он знал, что не проживет и часа, даже если этот дьявол оставит ему жизнь. Заключенные не простят ему тех унижений и издевательств, которым он их подвергал. А ведь еще час назад!.. Только по одному его слову!.. Все это жгло и рвало мозг на части, затмевая боль. Злоба, ненависть, недоумение, взвихрившись в голове бандита черным облаком, затянули пеленой мозг и глаза. Исчез человек, остался зверь, загнанный в угол. Словно отпущенная пружина, он рванулся на ненавистного врага. Добраться до горла. Рвать…

– А-а-а-а!!

Камера напоминала преддверие ада, где томятся несчастные души, перед тем как определить им наказание. Вонючие испарения поднимались вверх, конденсировались на потолке, каплями срывались вниз и ручейками стекались по стенам. Стены, покрытые серой от влажности штукатуркой, были изрезаны похабными надписями. Три окна под потолком, сделанные наподобие бойниц, были забраны толстыми металлическими прутьями. Половину камеры занимали топчаны, в три яруса. Воздух был душным и влажным, пропитанным вонью немытых тел, дерьма и карболки.

За спиной новичка хлопнула, обитая железом, обшарпанная дверь с кривой цифрой «27», грубо намалеванной серой краской. Противно лязгнул засов. Чужак после грубого тычка надзирателя в спину сделал несколько шагов по инерции, после чего остановился и замер. Сэм Морган, вор, в числе остальных сорока семи обитателей камеры, с интересом наблюдал за новичком. Тот стоял уже десять минут неподвижно, бессмысленно смотря в одну точку, когда один из шакалов Виста, некоронованного короля камеры, подошел к нему. Сначала он обошел его вокруг, потом стал напротив и спросил:

– Ты кто?

Слишком мало развлечений томившимся в неволе людям предоставляла тюремная жизнь. Дни и ночи здесь тянулись медленно и уныло, поэтому появление каждого нового заключенного превращалось в маленький праздник, отвлекая хоть на какое-то время от монотонной серости тюремной жизни. Не получив ответа, шакал помахал рукой перед его глазами, но новичок никак не отреагировал, продолжая пялиться в пространство. До этого момента подручный вел себя осторожно, держась настороже, но теперь, видя, что перед ним стоит обычный человек, очевидно, попавший в тюрьму впервые, к тому же ненормальный, из разряда «тихих», осмелел до такой степени, что, презрев общепринятые правила, толкнул новичка в грудь. Правда, несильно, при этом воскликнул, как бы в свое оправдание:

– Эй, парень, ты чего с обществом не здороваешься!

Увидев, что тот никак не отреагировал ни на его слова, ни на толчок, он уже безбоязненно повернулся к новичку спиной и крикнул:

– Люди, нам сунули в камеру самого настоящего психа!

Толпа откликнулась смехом и грубыми шутками. Подручный Виста, почувствовав себя в центре внимания, разошелся уже во всю, начав кривляться и делать неприличные жесты в отношении вновь прибывшего. Он просто млел от мысли, что может безбоязненно помыкать им, издеваться и выставлять того на посмешище. Снова повернувшись к новичку, громко сказал:

– Теперь, псих, мы будем называть тебя… Психом!

Заключенные грохнули смехом. Посыпались грубые шутки, одна из них, брошенная кем-то из заключенных, вызвала новый взрыв смеха:

– Постучи ему по его голове! А мы послушаем, есть в ней что-нибудь или нет! Только стучи громче!

– Точно! Стучи! Послушаем! – обрадованно подхватили остальные заключенные.

Шакал, видя полную беззащитность тихого сумасшедшего, размахнувшись, с силой опустил кулак на голову новичка. Удар был такой силы, что у того подогнулись ноги и он зашатался. Сэм, вор-карманник, наделенный цепким и внимательным взглядом, способным замечать мельчайшие детали, ускользавшие от взгляда других, неожиданно заметил, что в лице новичка что-то изменилось, секундой позже он понял: выражение глаз. А шакал, которому нравилось играть главную роль в этом незатейливом и грубом представлении, а главное находиться в центре внимания всей камеры, уже потерял всякую осторожность. Он снова повернулся лицом к толпе, по-шутовски раскланялся, после чего сказал:

– Объявляю всему народу, что голова у Психа совершенно пустая!

После чего снова раскланялся. Толпа орала, смеялась, свистела. Представление получилось на редкость удачное. Только Сэмми не смеялся, с тревогой наблюдая, как напряглось тело новичка.

«Что-то будет. Носом чую. Клянусь святой девой!..»

Не успел шакал выпрямиться, как руки новичка быстрыми, четкими, до автоматизма заученными движениями сломали ему шею. Это произошло настолько быстро, что в толпе еще слышались смешки, когда тело подручного Виста начало валиться на пол. Мало кто мог понять, как безобидный сумасшедший в одну секунду превратился в опасного убийцу, зато зэки – кто интуитивно, кто разумом – сразу сделали для себя один и тот же вывод: раз он псих и опасен, то он опасен для любого заключенного, так как этому ненормальному, скорее всего, безразлично кого убивать. Поняв это, население камеры мгновенно отхлынуло к стенам и замерло в тревожном ожидании. Все они – громилы, воры, налетчики – были по своей сути звери, живущие рефлексами и инстинктами, поэтому кому как не им чуять такого же зверя в других. По камере распространился запах матерого хищника. Почуял его и Вист, некоронованный король камеры.

Кодла действовала слаженно, чувствовалось, что у нее изрядный опыт в таких делах, а на счету не одна победа. Вист, как стоял, так и остался стоять, сверля взглядом чужака, и в то время его костлявая, перевитая венами кисть, словно сама по себе, нырнула в карман и с опасной ловкостью выскользнула обратно. В руке тускло блеснул остро заточенный клинок. Напряжение тугой петлей сжало горло обитателям камеры, знавшим, что сейчас прольется кровь, за исключением двух шакалов, ходивших в шестерках при Висте, которые чуть ли не скандировали:

– Режь его, гада! Режь, Вист! Его уже в аду заждались!

Чужак слепо прошелся по их лицам взглядом. Сейчас его взгляд был несколько иным – запоминающим и холодным, но что им было до него, когда этому ненормальному осталось жить от силы несколько минут, после чего его душа предстанет перед господом богом. Толпа зэков замерла в ожидании реакции чужака на угрозу. Ожидали вопля ярости, исказившегося страхом лица или грязных жестов, но почему-то никто не обратил внимания на напрягшееся тело, готовое к бою. Рефлексы бойца в теле человека с потухшими глазами после долгой дремы проснулись и теперь были готовы к отражению любой атаки.