Александр Михайловский - В закоулках Мироздания

– Госпожа, – обратилась ко мне Феодора, очаровательно потряхивая короткими рыжими прядками, чтобы смахнуть воду, и набрасывая на голову покрывало, – неужели вы там, в своем небесном мире, никогда не моетесь? Ведь так приятно в эту дневную жару после длинного и тяжелого пути сбросить с себя все одежды и омыть уставшее тело холодной водой. Или у вас все совершенно по-иному, и вам все равно, вымыли вы себя или нет.

Сказать честно, эта женщина меня смутила и вогнала в краску. Не говорить же ей, что я бы не прочь последовать ее примеру, но стесняюсь Митьку и Димку, местных мальчиков-подростков, а также находящихся на расстоянии прямой видимости спецназовцев – тем более что я знаю об их биноклях и четкости их изображения. В тот раз, когда мы купались в горячей заводи вместе с Никой и девочками, от мужских глаз нас отделяла непроницаемая скала, а еще наша убежденность в том, что все парни в отряде капитана Серегина непоколебимо порядочны и деликатны. Не то что теперь я в этом была не уверена – совсем наоборот – но, во-первых, тут не было скалы, а во-вторых, совсем недавно я убедилась в том, что порядочность и деликатность наших парней заканчивается ровно в тот момент, пока они не увидят со стороны женщины приглашающий сигнал. А я, даже случайно, не желала подать кому-либо такие вот приглашающие знаки. Я просто стеснялась сказать Феодоре, что мне стыдно обнажиться на открытом месте… Прямо какой-то оксюморон. Но, очевидно, мне все же лучше поговорить с ней на эту тему, потому что врать не хочется, а отмалчиваться совсем не в моем духе.

– Понимаешь… – сказала я ей, – там, откуда мы пришли тоже принято поддерживать себя в чистоте, но для женщин там принято обнажаться или наедине, или в такой же женской компании или в обществе своего возлюбленного или мужа, с которым она делит свою жизнь, а все остальное от Лукавого, то есть херра Тойфеля. Мужчины же, с которыми мы вместе путешествуем, являются моими друзьями и товарищами, а отнюдь не возлюбленными или мужьями. А потому мы хоть и хотим обмыть наше тело от пыли и грязи, но не желаем, чтобы они видели его обнаженным.

– Спасибо, госпожа, вы все мне объяснили, – сказала Феодора и, выпростав из под своего покрывала руки, три раза звонко хлопнула в ладоши.

По этому сигналу к ней явилось трое девочек-подростков – худеньких, чернявых, горбоносых, с длинными иссиня черными волосами, завивающимися тонкими кольцами. Вся троица, казавшаяся для меня на одно лицо, вопросительно уставилась на Феодору удлиненными, подведенными сажей глазами.

– Девочки, – безапелляционно-приказным тоном скомандовала Феодора, – наша госпожа желает помыться, но ее оскорбляют и смущают случайные мужские взгляды. Если вы меня поняли, то действуйте!

Девочки тут же убежали, но почти сразу же вернулись, взяв с телеги большой отрез грубой хлопковой ткани, похожей на бязь, из которой и соорудили для меня живую ширму вокруг желоба с водой. Я предложила Асе с Яной разделить и присоединиться к водным процедурам, и те с удовольствием согласились. Вслед за тем я с наслаждением стала разоблачаться, один за другим снимая, хм, свои предметы туалета. Пока я раздевалась, глаза Феодоры все больше и больше раскрывались в удивлении. Как я уже говорила, по местным меркам, опирающимся на стандарты античного Средиземноморья, одежда из нашего мира была невероятно сложной и сшитой с большим искусством. Хотя в теплом и влажном парниковом климате этого мира в ней было слегка жарковато. Тут вообще можно было бы ходить голышом и не замерзнуть.

Родниковая вода в желобе оказалась обжигающе холодной, а чувство чистого тела восхитительным. Хотя купаться в горячей заводи было все же интересней. Но нет ничего такого, с чем бы не справились натуральная губка и душистое мыло местного производства. Вскоре я с девочками, завернувшись в такое же полотенце, присела рядом с Феодорой на нагретый солнцем камень. Вслед за нами те три чернявые девчонки, что держали ширму, по примеру своей начальницы ничуть не заморачиваясь стыдливостью, разделись и, повизгивая, полезли в желоб купаться голышом. А я начала давно запланированный разговор с нашей рыжей бестией.

– Скажи, Феодора, – спросила я, – что случилось с вами прошлой ночью, и почему вы так набросились на наших парней, будто долгое время не видели мужской ласки, а потом вдруг дорвались до сладкого. Ваш скандал с Клавдией выглядел совершенно безобразно. Я-то думала, что ты умнее и не будешь доводить дело до драки.

Та в ответ сперва лишь пожала плечами и задумалась.

– Не знаю, госпожа, – произнесла она через некоторое время, невинно моргая и разводя руками, – это было словно наваждение. С вами мы будто вырвались на свободу и увидели, что мир, который раньше был присыпан пылью, стал вдруг цветным и ярким, еда обрела вкус, а мужские ласки особенную остроту, когда от каждого прикосновения по телу будто пробегают мурашки и хочется кричать от счастья. Наверное, это ваши мужчины такие особенные, потому что раньше я никогда такого не ощущала, несмотря на то, что пару лет уже была замужем, и имела множество любовников. А что касается скандала с Клавдией, так она со своими подругами давно точила на меня зуб, потому что я могла отбить любовника у любой из них. А ваш командир – он особенный вдвойне, мы обе это чувствовали и не могли отступить, что закончилось плохо… Извини меня, я не хотела тебя расстроить, госпожа, и поэтому смиренно принимаю назначенное тобой наказание. Хотя и мужчина по имени Бек был тоже очень неплох, гораздо лучше и моего мужа, и других….

– Никаких извинений, – ответила я, – что было, то прошло. Только держись от этой Клавы подальше, и все будет хорошо. И больше не называй меня госпожой, а зови просто Анной, или, если хочешь выказать уважение, то Анной Сергеевной, что означает добавление к моему имени имени моего отца.

Говоря эти слова, сама я сделала в памяти заметку насчет того, что свое эмоциональное пробуждение Феодора связывает с тем моментом, когда ее душу передали от Гермесия под мое попечительство.

– Хорошо, госпожа Анна, – кивнула она и тут же спросила, – а если бы вы были замужней матроной, то к вашему имени добавлялось бы имя мужа?

– Нет, – ответила я, – так у нас не делается. Имя отца остается с нами на всю жизнь, а выходя замуж, женщина обычно берет себе его фамилию*.

– Ну, это понятно, – кивнула Феодора, – и наши патриции поступали точно так же, пока их не истребили тевтоны. А вот у нас женщина, вышедшая замуж, лишается даже своего имени и зовется по имени мужа. На самом деле я была Бонифацией, а Феодора – это мое прошлое имя, которое мне дала мать. Но теперь, когда мой муж мертв, я думаю, что могу вернуться к своему прошлому имени, и как страшный сон забыть годы, проведенные с этим чужим для меня человеком.