Роберт Хайнлайн - Кукловоды. Дверь в Лето [сборник]

– Он в процедурной номер девять – там все готово и вас ждут. Документы отдадите представителю «Главной». – Она с интересом взглянула на меня. – Он уже прошел медицинское обследование?

– О да! – поспешила заверить ее Белл. – Брат здесь из-за отсроченной терапии. Он под опиатами… это из-за болей.

– Да-да, – сочувствующе закудахтала девица, – в таком случае поторопитесь. Пройдите через ту дверь, а потом налево.

В девятой комнате находились три человека: мужчина в повседневном костюме, еще один – в белом халате и женщина в форме медсестры. Они помогли мне раздеться, обращаясь со мной как с малолетним дебилом. Белл тем временем опять рассказывала, что она ввела мне успокаивающее, потому что меня мучили сильные боли. Обнаженного, меня распростерли на столе, и мужчина в белом халате принялся массировать мне живот, глубоко проминая пальцами.

– С этим никаких хлопот, – объявил он наконец. – Он совершенно пуст.

– Он ничего не ел и не пил со вчерашнего вечера, – подтвердила Белл.

– Прекрасно. Некоторые заявляются сюда нафаршированные, словно рождественская индейка. У них башка совсем не варит.

– Да-да, очень верно.

– Фу-у… Ну, сынок, сожми-ка кулаки покрепче, пока я введу тебе иглу.

Я почувствовал укол, и все вокруг стало погружаться в туман. Неожиданно я вспомнил о Пите и попытался подняться.

– Где Пит? Хочу видеть Пита.

Белл обхватила мою голову ладонями и поцеловала меня:

– Братик, ну что ты, что ты! Пит не придет, разве ты забыл? Он ведь остался с Рикки. – Я затих, а она вполголоса объяснила остальным: – У нашего братца Пита дома больная малышка.

Я начал засыпать. Вскоре я почувствовал сильный холод, но, чтобы натянуть на себя одеяло, у меня не было сил.

Я жаловался бармену на кондиционер – он работал слишком сильно, и мы могли простудиться.

– Не имеет значения, – уверял он меня. – Вы не почувствуете холода, когда заснете. Сон… сон… сон… вечерняя услада, прекрасный сон. – У бармена почему-то было лицо Белл.

– У вас есть что-нибудь согревающее? – спросил я. – «Том и Джерри». [42] «Том и Джерри» – горячий пунш, приправленный специями. Или горячий грог?

– Так ты игрок? – сказал доктор. – Сон не для таких, как ты. Вышвырните этого игрока вон!

Я попытался зацепиться ногой за бронзовую подножку, но у стойки бара не было бронзовой подножки, и мне это показалось странным. А еще я лежал на спине, и это было еще более странно, хотя, возможно, они тут организовали обслуживание для людей без ног. Ведь у меня не было ног – как же я мог зацепиться за бронзовую подножку? И рук не было тоже. «Мам, смотри, я без рук!» Пит уселся мне на грудь и завыл.

Я снова был на военных курсах – судя по всему, на усиленной переподготовке, потому что я был в Кемп-Хэйле на одном из этих дурацких испытаний, где парням напихивают за шиворот снег, чтобы сделать из них настоящих мужчин. Мне нужно было вскарабкаться на чертову гору, самую высокую во всем Колорадо; ее склоны – сплошной лед, а у меня не было ног. Тем не менее я тащил самый большой тюк, какой только можно представить, – я вспомнил, что генералы хотели выяснить, нельзя ли солдата использовать вместо вьючного мула; меня же выбрали потому, что я был расходным материалом. Я бы не сдвинулся с места, если бы маленькая Рикки не шла сзади и не подталкивала меня в спину.

Старший сержант повернулся ко мне – лицо у него было точь-в-точь как у Белл – и, посинев от ярости, заорал:

– Эй, ты, пошевеливайся! Я тебя ждать не собираюсь. Мне плевать, заберешься ты или нет… Но пока не выполнишь задания, спать не будешь.

Мои не-ноги не несли меня дальше, я упал на снег, и он был обжигающе-ледяной, но я все-таки заснул, а маленькая Рикки причитала и умоляла меня не спать. Но я должен был спать…

Я проснулся в постели; рядом лежала Белл. Она трясла меня, приговаривая:

– Проснись, Дэн! Я не могу ждать тебя тридцать лет: девушка должна думать о своем будущем!

Я попытался встать и отдать ей мешки с золотом, которые лежали у мен под кроватью, но она ушла… а тем временем «Горничная» с лицом Белл схватила мешки, положила на поднос и поспешно выкатилась из комнаты. Я ринулся было за ней, но у меня не было ног и, как оказалось, не было тела вообще. «Нету тела у меня, не о чем заботиться…» Мир состоял из старших сержантов и работы, так какая разница, что ты делаешь, где работаешь и как? Я позволил им снова надеть на меня упряжь и вновь принялся карабкаться вверх по ледяному склону. Склон был белым и красиво изогнутым, и мне ничего не оставалось, как только карабкаться к розовой вершине, где мне позволят наконец заснуть: ведь мне так необходим сон! Но я никогда не достигну ее… у меня нет ни рук, ни ног – ничего…

На склоне горы занялся лесной пожар. Снег почему-то не таял, но на меня волнами накатывалась жара; а я все полз и полз, выбиваясь из сил. Старший сержант наклонился надо мной и сказал:

– Просыпайся… просыпайся… просыпайся…

Но как только я просыпался, он хотел, чтобы я засыпал опять. Что происходило потом – я помню смутно. Кажется, некоторое время я лежал на столе и стол подо мной вибрировал; вокруг горели огни, наподобие змей свешивались с потолка шланги каких-то приборов, толпился народ. Потом, когда я окончательно проснулся, то уже лежал на больничной койке. Чувствовал я себя вполне сносно, если не считать легкой слабости, словно после сеанса в турецкой бане. У меня снова были руки и ноги. Но со мной никто не разговаривал, и едва я раскрывал рот, чтобы задать вопрос, медсестра тут же засовывала что-то мне под язык. Потом довольно долго мне делали массаж.

Наконец, проснувшись однажды утром, я почувствовал себя совершенно здоровым и тут же вылез из кровати. Слегка кружилась голова, а в остальном был полный порядок. Теперь я уже знал, кто я, знал, как попал сюда, знал, что вся эта чертовщина мне просто приснилась.

И я знал, кто меня сюда поместил. Пока я находился под действием наркотика, Белл внушала мне, чтобы я забыл о ее предательстве; но либо я не воспринял внушений, либо за тридцать лет в «холодном сне» гипноз потерял свою силу. И хотя кое-какие детали стерлись из памяти, я не забыл, что они хитростью заманили меня в храм, – так в добрые старые времена вербовщики спаивали и увозили на суда матросов.

Я не был очень уж зол на них. Правда, все это произошло только «вчера», или один сон назад, но сон-то длился целых тридцать лет! Человеку порой бывает трудно разобраться в своих ощущениях – они, как правило, субъективны; хотя я отчетливо помнил все, что случилось «вчера», но воспринимал события того дня так, словно они имели место давным-давно. Приходилось вам видеть на экране телевизора двойной план: питчера в момент подачи и одновременно общий вид стадиона? Два изображения словно наложены друг на друга. Нечто похожее испытывал и я: прошлое четко запечатлелось в моем сознании, но эмоциональное восприятие притупилось, как это бывает, когда мысленно возвращаешься к делам давно минувших дней.