Рус Агишев - Дуб тоже может обидеться. Книга 2.

— Мое..., — судорожно открывал он рот, нежно гладя устройство. — Моя прелесть! Прелесть!

Не обращая ни какого внимания на длинный белый рулон с инструкцией, который вывалился из ящика вместе с пластиковой мишурой, Коэл нажал на большую красную кнопку.

— Выберите объект, — прошелестел синтезированный голос. — Укажите количество, — дрожащие пальцы несколько раз стукнули по светящимся на панели кнопке. — … Начинаю обратный отсчет! Пять, четыре, три, два, один...

На вытянутой части устройства что-то щелкнуло и засвистело. Вслед за этим в сторону окна вытянулся полупрозрачный луч, который на глазах начал густеть. Бах! В углу начали появляться очертания какого-то предмета. Небольшой прямоугольной формы брусок с четкими гранями.

— Получилось, — слезы лились не переставая. — Получилось...

Коэл схватил еще теплый брусок и начал его рассматривать.

— Комплексный пищевой брикет, — шевелились его губы. — Получилось!»

________________________________________________________________

22 июня 1941 г. Западная Белоруссия.

Долгий июньский день подходил к концу. Солнце уже почти село, лишь его узкий кончик выглядывал из-за кромки леса. Медленно спадала жара, уступая место вечерней прохладе.

— Иди, дуреха, — несильный толчок в спину и невысокая девчушка вышла из толпы и, со страхом смотря вперед, медленно побрела в сторону могучего дуба. — Иди, иди! Чего встала?

Зеленая листва, огромной пушистой шапкой закрывшей дуб, еле слышно шелестела.

— Отец! — вслед за девочкой, продолжавшей медленно перебирать ноги, из толпы вышел седой как лунь старик. — Отец, услышь нас! — лопатообразные ладони, привыкшие к тяжелому крестьянскому труду, застыли около груди. — Услышь нас, Отец! — увидев, что девочка почти добралась до кряжистого великана, старик сделал неуловимое движение рукой.

… Тоненькая в царапинах ручка осторожно коснулась узловатой коры. Едва дотронувшись, пальчики сразу же отпрянули, а она удивленно вскрикнула. Небесного цвета глазки с надеждой посмотрели вверх — туда, где еле слышно шелестели листья.

— Отец! — продолжая звать, старик с напряжением следил за девичье фигуркой. — Твои дети зовут тебя, Отец! Услышь нас!

Вдруг, раздался резкий хлопок, напоминавший звук от удара кнутом. Звонкий, смачный! Прямо от дуба зазмеились трещины!

— Отец! — ноги старика подогнулись сами собой и тщедушное тело упало на колени. — Отец, услышал нас! — он не скрывал своих слез. — Что встали, как бараны? — вдруг закричал он, увидев застывших сзади него односельчан. — Тащите носилки! Скорее, скорее...

Толпа сразу же развалилась на части. Одни несли какие-то бугристые мешки, вторые тянули упиравшегося всеми своими копытами хряка, а третьи — четверо подростков тащили носилки. На сделанных из свежеошкуренных оглоблей завернутые в трепье лежали два стонущих тела.

— К милости твоей взываем, Отец! — старика, поддерживаемого с двух сторон за руки, принесли к дубу. — Помоги мальцам нашим!? — стоны за его спиной усилились. — На минах подорвались..., — шептал он, гладя узловатыми пальцами наросты на коре. — Помоги, Христом Богом молю, помоги... Ой!

Прямо под ним начала медленно проседать земля. Крупные бурого цвета корни выступили наружу.

— Авдея, давай сначала, — показал старик на ближайшие к нему носилки, , где громко стонал беловолосый парнишка. — Сюды клади его, сюды... Вот...

Переломанное тело в окровавленных тряпках осторожно уложили в неглубокую яму под нависшими корнями и осторожно присыпали землей, оставляя на поверхности бледное лицо.

— Степку сюды, — второй закусил от сильной боли губу и тихо мычал. — мягчее, ироды, мякчее...

…. В село люди возвращались уже в полной темноте. Десятки сапог, лаптей и босых ног глухо выстукивали по пыльной дороге.

— Диду, а диду, — рядом со стариком шла стайка местных мальчишек. — Расскажи, расскажи.

Старик кряхтел, но держался. В темноте было не видно, как он что-то тихо шептал.

— Диду, кази! — снова дернула его за рукав какая-то кроха. — Кази про боженьку! Кази! Диду, кази про боженьку!

Тот тяжело вздохнул и, погладив по голове прильнувшего к нему карапуза, проговорил:

— Ладно, шалопаи, ладно... Только чур не сопеть! Хорошо, пуговка?! — маленькая лохматая головка быстро закивала. — Смотри тогда у меня...

Они чуть отстали от остальных. Мальчишки и девчонки обступили старика со всех сторон, просительно вглядываясь в него своими блестящими глазками.

— Э..., — сначала прошептал и сразу чуть громче продолжил. — Благодать нас великая посетила, — он осторожно огладил окладистую бороду. — Не ждали мы и не гадали про такую милость божью...

Ребетня напряженно сопела.

— Явил он нам свой лик в виде живого Дуба, — топот ног ушедших вперед становился все тише и тише. — Правильно люди говорят, что только в годину великих испытаний проявляется божья милость. Как только Господь увидел, сколько на нашу долю выдалось страданий и несчастий, так сразу …

— А я тебе говорю, это самый обыкновенное дерево! -кто-то яростно шептал за спиной старика. — Де-ре-во! Ты понял!

— Да. Нет! — с точно таким же упрямством в голосе настаивал второй. — Откуда же тогда чудеса?

— Дурак! Не могут быть от дерево чудеса!

— Сама дура! Все видели!

Старик замолчал и резко повернулся. Даже в темноте, было видно, что спорщиками были двое — высокий как каланча мальчик и полненькая девочка.

— Что раскричались? — с усмешкой спросил старик. — Вас и немцы вон поди услышали... Говорил же я вам, не перебивайте! Пионэры!

Он отвернулся от них и продолжил:

— Главное хочу вам рассказать, — в его голосе прибавилось таинственности. — Не каждому он помогает, — в установившейся тишине отчетливо послышалось чье-то скептическое хмыканье. — Будьте чисты душой, — его ладонь с нежностью погладила мальчонку справа и чуть потрепала девчушку слева. — Не обижайте никого не заслуженно ни в мыслях ни в поступках...

Произносимые в июньской ночи необычные, казалась бы всем знакомые слова, звучали в этот момент совершенно по иному. Они напоминали собой клятву, произносимую перед отправкой на великую битву.

— … Не обижайте ради забавы ни человека, ни животного, ни птахи малой, ни крохотного кузнечика, — он говорил медленно, немного растягивая слова. — Каждый свой поступок оценивай, словно он последний. — он остановился на миг и повернул в сторону недавно спорившей парочки. — Ведь он действительно может стать последним...

— А боженька Дуб добрый? — маленькая девчушка нетерпеливо дернула старика за штанину, когда он снова начал ударяться в давно избитые наставления. — Диду, он добрый?

— Иди-ка сюды, — с кряхтением он взял на руки девочку. — А як же! Конечно, добрый! И деток сильно любит. Вон братика твово старшего, Митьку, кто вылечил от водянки? Чуть поносом весь не изошел, а теперь вон посмотри, какой молодец! Жених, да и только!