Валерий Елманов - Проклятое золото храмовников

– Нормально, – буркнул Улан, постепенно остывая. – До завтрашнего вечера добьем и можно собираться в путь-дорогу, – он досадливо хлопнул себя по лбу. – Совсем про ее слугу забыл. И что делать?

Они ничего не надумали, но отправились в путь, можно сказать, почти как планировали. Почти, поскольку пришлось задержаться на трое суток. Правда, слуга был ни при чем – исключительно из-за сложностей, связанных с каретой. Поначалу возникли проблемы с железными листами, кузнец выковал их не совсем той конфигурации, какую заказывал ему Улан, а когда переделали, не сразу удалось впихнуть их вовнутрь. Да и с установками рессор, изобретенными все тем же Уланом, чтобы раненого слугу Изабеллы поменьше трясло, тоже оказалось изрядно мороки.

А где-то в полдень последних третьих суток к ним в слезах прибежала Загада, сообщив, что Чарльз умирает и призывая к госпоже. Но отвела она их не в покои на женскую половину, а в комнату к раненому – Изабелла находилась там. Завидя друзей, она встала и печально произнесла:

– Вы, кажется, хотели услышать его. Извольте. Уходя в мир иной, он пожелал очистить душу и поведать историю своей жизни.

– А ему это не повредит? – спросил Улан.

– Мне уже ничто не повредит, – хрипло ответил вместо нее Чарльз.

…Жил некогда в английской деревушке Каули, расположенной недалеко от Оксфордского монастыря, мальчик Чарли. Родителей он лишился очень рано. Чтобы сирота не ел попусту свой хлеб, его пристроили в подпаски к старому пастуху. Так прошло одно лето, а в середине второго тот скончался. Но, предвидя смерть, он еще за месяц до ухода в мир иной научил мальчугана играть на своей старенькой дудке с пятью клапанами для пальцев, а за три дня до кончины и вовсе подарил ее Чарли, наказав ему беречь ее пуще глаза. Мол, пока она с ним, за овец можно не беспокоиться.

Старый пастух и впрямь славился по всей округе тем, что за всю долгую жизнь ни разу не потерял из вверенного его заботам стада ни одной овцы. И это при том, что у него не имелось ни одной собаки. Мало того, он никогда не оглядывался на послушно бредущих за ним овец – знай себе шел впереди стада и наигрывал одну и ту же мелодию.

В деревушке к тому времени поселился некий монах-францисканец. Звали его Роджер Бэкон. Он часто наблюдал за пастушком и за тем, как послушно бредут за ним овцы. Как-то раз он спросил у Чарли, отчего это наигрываемая им мелодия порою прерывается. Мальчик простодушно пояснил причину. Мол, если одновременно зажать вот этот и вон тот клапаны, непременно отпустив остальные, то как в нее ни дуй, дудка будет молчать.

«Но коль ты это знаешь, зачем тогда их нажимаешь?» – удивился монах.

«Так всегда делал старый пастух, – ответил подросток. – Он и мне велел ничего не менять, играть всегда одинаково, а то овцы перестанут слушаться».

Монах усомнился. Пришлось пастушку продемонстрировать это. И хотя новая мелодия была куда приятнее прежней, да и звук не прерывался ни на миг, овцы неожиданно стали разбредаться в разные стороны. Лишь тогда Роджер поверил Чарли.

Прошла еще неделя и Бэкон, встретив вечером мальчика с его стадом, попросил у него на время дудочку. До утра, не дольше. Пастушок колебался недолго – слишком велик оказался соблазн стать обладателем серебряного фартинга [19], протянутого ему монахом. Да и чего бояться – не удерет же он с дудкой.

На рассвете тот ее и впрямь вернул, но вечером попросил снова. Правда, фартинга не дал, а Чарли не напоминал: совестно просить за такой пустяк вторую монету. С тех пор так и повелось – вечером подросток сам, без напоминаний, приносил Бэкону дудочку, а поутру забирал ее обратно, и изредка, хотя и нечасто, получал серебряную монетку.

Но спустя месяц приключилось несчастье: не заметив, как дудочка выпала у него из-за пояса, пастушок наступил на нее и сломал. Кое-как пригнав в загон стадо, без привычной мелодии все время упрямо пытавшееся разбрестись, он, заглянув как обычно к Роджеру, протянул ему обломки дудочки. Монах внимательно посмотрел на его лицо, залитое слезами, и велел прийти завтра рано утром. Мол, он попробует что-то сделать.

Полночи Чарли не спал, в ужасе гадая, как ему вести оказавшихся такими непослушными овец на выпас, а едва рассвело, помчался к монаху. Бэкон не подвел. Правда, починить дудочку ему не удалось, но зато он вручил ему другую, заявив, что она ничем не хуже. Та была диковинной формы и отлита из чистого серебра. Да и отверстий на ней оказалось не пять, а много больше, целых тринадцать. Пастушок испугался, что не сумеет сыграть нужную мелодию, но монах его успокоил, научив, какими отверстиями пользоваться, а какими не стоит, ибо он сам до конца в них не разобрался.

Пастушок попробовал и – о, счастье! – стадо вновь послушно зашагало следом за ним, да как бы не охотнее прежнего. «Еще бы! – простодушно решил Чарли. – Даже глупым овцам и то приятнее идти под мелодию, играемую не на жалкой деревянной, а на серебряной дудке».

При всех внешних разительных отличиях, новая дудка имела одно сходство с прежней – точно также порою отказывалась звучать. Но учитывая, что это происходило лишь изредка, к тому же, как сказал Бэкон, именно паузы в мелодии и не позволяют овцам разбредаться по пути на пастбище и обратно, Чарли не очень-то расстраивался.

Монах по-прежнему периодически брал у пастушка его новую дудку, аккуратно возвращая ее на рассвете. Но как-то раз за ним пришли некие мрачные неразговорчивые люди в сутанах, забрали Бэкона из его небольшой хижины и куда-то увезли. Тогда мальчуган еще ничего не знал, но позже из разговоров жителей услыхал, что, оказывается, тот был страшным чернокнижником, а все его знания от дьявола, и в обмен на них монах продал свою душу.

Чарли стало страшно. Он не знал, как ему поступить, ведь Бэкон перед тем, как его увезли, улучив момент, попросил пастушка спрятать его рукописи, хранящиеся теперь в потайном месте. И что ему делать? Ведь если их владелец связался с искусителем, получается, и они от нечистой силы? Или нет?

Он долго колебался, но, вспомнив, как добр был к нему Бэкон, как он выручил его из беды, как дарил ему серебряные фартинги, решил, что на добро надо отвечать добром, даже если человек – несусветный злодей. Он перепрятал рукописи. И вовремя, потому что люди в сутанах еще дважды приезжали в их деревушку, всякий раз старательно обыскивая скромную хижину Бэкона, а когда обнаружили опустевший тайник монаха, очень разозлились. Однако, решив, что тот сам незадолго до ареста перепрятал их, жителей деревни они не беспокоили.

Прошел год, за ним другой, а монах не возвращался. Чарли изрядно подрос и от нечего делать, пока овцы спокойно щипали траву и не требовалось собирать их в стадо, чтобы вести за собой, подбирал на своей дудке одну мелодию за другой. Выходили они разными. Иные были веселыми, иные – грустными, а однажды случилось подобрать такую, что и у самого Чарли ноги помимо его воли пустились в пляс. Вся рубаха на спине взмокла, когда он, наконец, усилием воли заставил себя остановиться.