Лина Кирилловых - Идущие

— Господин заместитель, — сказал заботливый и миролюбивый. — Так вы человек или хвост?

Рик усмехнулся, но послушался и выровнял шаг.

— Да я не об обоях, а об этом… попавшем.

Ян не впечатлился.

— Не первый, не последний. Чего о нём думать…

— Будет ли он нам полезен. Как считаешь?

Координатор, не так давно разговаривавший с Капитаном за закрытыми дверьми дежурки, сказал: «Иногда они остаются». Особые столбцы в недрах базы данных хранили то, сколько будет «иногда» в числах, именах и процентах. Рик порой их перечитывал. И пересчитывал. Не то, чтобы он не доверял автоматике, да и занимались контролем другие, но там, в «оставшихся», было немало особенных имён — лично для него, по крайней мере (хотя многим годилось бы проходить под графой «приведённые»), над которыми было интересно поразмышлять о случае и судьбе.

— Посмотрим сначала, кто он такой, — ответил директор.

Рик снова вспомнил, каким увидел попавшего на мониторах наблюдения. Невысокий, блёклый, тощий темноволосый парень с перепуганным грязным лицом и тонкой, почти девчачьей шеей. Сутуловатые плечи, дурацкая стрижка, выпачканная в земле одежда. Раздражение от бритья на щеках. Прыщи на подбородке. Разбитая бровь. Какой-то псевдоэтнический амулет, висящий на потёртом шнуре. Потерявшееся в лесу дитя большого города, глупое и беспомощное, которое, к тому же, чуть не съели.

— Кожа да кости, есть там нечего, — упрекнул он не слышащих его дикарей.

Ян понял по-своему.

— Двери с тобой, чудовище! У нас и не было подобных планов…

Рик пожал плечами — мол, переживу — и поддел носком ботинка валяющийся посреди коридора смятый бумажный комок. В мешанине изломанных граней угадывались крылья, нос и багряные, похожие то ли на круг, то ли странный зубчатый цветок эмблемы. Чуть поодаль белели ещё три таких же.

— Самолет. Очевидно, претерпевший крушение. Кто пускает бумажные самолеты в коридорах, Ян?

— Кто угодно.

— Нет, не кто. Я вот, например, даже не умею их складывать. Поставим вопрос по-другому: кто ловит эти самолеты и калечит их, как разъяренная горилла?

— Мусорит, — Ян тоже поставил вопрос по-другому. — Кто мусорит в коридорах? Паразиты. У уборщиков и без того полно дел…

Рик поднял один комок и развернул. Эмблемы при ближайшем рассмотрении оказались шестерёнками.

— Часовщик, — пробормотал он и спрятал мятый лист в карман.

— А? — спросил Ян.

— Да нет, просто подумалось. Чушь…

Дальше на линолеуме с рисунком под паркет что-то расплывалось и поблескивало. Что-то, очень напоминающее лужу. С одного её края плавал — на этот раз целый, но не самолет — бумажный изящный кораблик. По бокам его стройных бортов темнели всё те же эмблемы-шестерни.

— Безобразие, — сказал Ян и перешагнул лужицу.

— Распоясались, — согласился Рик. — Дети. Шли бы играть на улицу.

— Ты думаешь, это неофиты?

Словно в подтверждение слов заместителя, прямо под ними, на первом этаже, прокатилось эхо бегущих ног и смех.

— В столовую, — определил Ян.

Рик припомнил разговор с Капитаном и вздохнул.

— Пойдём быстрей, — попросил он.

Ровный и прямой коридор второго этажа до галереи был строг, тих и сонен. Аккуратные квадраты притушённых ламп, кофейного цвета стены, ни окон, ни стульев, ни стендов — только плотно запертые тёмные двери с цифровой пометкой на каждой. Здесь, в зоне резервных аппаратных, если кто и ходил, то лишь проверяющие техники. И любители бумажных баталий, как оказалось. Ещё и воду разлили.

— Безобразие, — повторил Ян. — Ну, а как кто поскользнется и упадёт?

Попавший в воображении Рика укоризненно ткнул себя в разбитую бровь и поморщился.

— Встанет, — сказал заместитель. — Вытрет кровь с морды и поковыляет дальше — наших людей лужами не проймёшь… Ты вот что — готов, уговаривальщик?

Ян улыбнулся.

— Скорее всего, не понадоблюсь…

Солнечная тонкая игла выскочила из-за поворота и ткнулась в носок его ботинка, перебежав затем на брюки. Коридор аппаратных заканчивался. Рик подумал о том, скольких людей директор уже «уговорил», а также о том, как это происходило — «уговаривание», и почему он сам никогда на нём не присутствовал. Скрытой обиды не было, лишь любопытство, а ещё совсем спокойное полуосознание, нуждающееся, однако, в подтверждении: если Ян со своим мягким голосом и располагающей внешностью как нельзя лучше годился в «уговаривальщики», то его заместитель — только в запугиватели, да и то при самом оптимистичном варианте.

Так?

— А меня тогда выставишь из кабинета, — сказал Рик без вопроса. — Если вдруг повезёт с попавшим.

— Да. Но можешь подслушивать. Я разрешаю.

Рик тоже улыбнулся.

— А если он не годится?

— Значит, по стандарту…

Ян замедлил шаг, когда они подошли к порогу крытой галереи. Датчики стеклянных дверей почувствовали движение и послушно раздвинули створки. Солнце длинными полосами лежало на матовых плитках пола — справа налево и слева направо, внахлест, словно рисуя лучами углы. Совершенно против природных законов — не может же на небе одновременно быть два солнца, движущихся навстречу друг другу. Совершенно естественно.

— Что тебе больше нравится: лес или море? — остановившись у левой панорамной стены, Ян положил руку на тёплое, нагретое солнцем стекло.

— Ян, я же тебе говорил — городские трущобы. Гетто.

— Человеческие муравейники? Тьфу на тебя!

— Тьфу так тьфу.

Слева за стёклами резко уходил вниз обрыв. Песчаный, чуть поросший сероватой травой, с той стороны наверняка испещрённый ласточкиными гнездами, потому что в небе, рядом с жёлтым солнечным мячом, вспыхивали и гасли стремительные чёрные росчерки птичьего полета. Ласточки летали высоко, обещая хорошую погоду. Внизу синело море — мирно спящее животное. Оно было северным, судя по густой темноте волн, но спокойным, дружелюбным. Запах, сочащийся в стыки в рамах за неимением открытой фрамуги, отдавал теплотой, солью и влагой. Стекла покрывали чуть заметные жемчужные разводы той же соли и кое-где — птичий помёт.

— Дом на обрыве, — сказал Рик. — Чревато оползнем.

— Да и двери с ним. Перераскроется в другом месте. Но красиво, правда?

Директор переступил с ноги на ногу и прислонился к стеклу лбом. Он вглядывался в безоблачный покой и щурил глаза — слепило солнце, но явно не прочь был бы сейчас оказаться там, по ту сторону окон и рам: спуститься вниз и потрогать море, а то и зашвырнуть в него, дурачась, один-другой плоский камень-блинчик.

— У моря хорошо почти всегда, но не зимой, когда оно замерзает. Даже если покрывается льдом только у берега, всё равно превращается из моря в белую пустыню.

— Не любишь пустыни?

— Не люблю белый. Белый — тоскливый цвет, если его очень много и он тянется плоскостью.