Лина Кирилловых - Идущие

Он согласился и склонился, чтобы поцеловать ей руку. Она опечаленно покачала головой.

— Покупаете кота в мешке.

— Не самая плохая вещь.

— Или вообще умрёте, не сделав там и шагу. Откуда вы знаете, что мир будет к вам дружелюбен? Отчего полагаете, что дом — он всё равно, где?

— Потому что он не здесь.

— Вы уверены?

— Да. Я знаю.

Да…

Да, были миры, где ледники сходили, обнажая новые земли, где рыцари в стальной броне сталкивались в поединке, где на спутниках строили станции и города, где всей планетой танцевали румбу, фокстрот и танго, где сборщик облаков и заклинатель, выманивающий дудочкой дождевых червей для рыбалки, ценились больше, чем бизнесмен и банкир. И был мир, где был дом, а в доме — женщина, ждущая Романа Рёмина. Не журналиста — фотографа, увлечённо гоняющегося за мыльными пузырями, человека, занозящего себе пальцы при склейке деревянных корабликов, того, кто спит до обеда и ещё со школы умеет делать отличные оригами из бумаги, кто любит детей, кошек и собак, страдает куриной слепотой по вечерам августа и чихает так, что трясутся стёкла. Кто стал бы для неё, конечно, ниспосланным небом счастьем. Самым любимым и дорогим.

Четвёртая улыбается — смертный рыжеволосый бог, ненастоящий, но могущественный.

— Только не обижайтесь на меня потом, если что не пойдёт не так.

— Обещаю.

Дверь покачивается на невидимых петлях, пропуская через проём человека. Холодом веет из-за порога — где-то там явно зима. Махнув на прощание рукой, взывавший о помощи уходит. Он экипирован по-осеннему, без перчаток и шапки, но глаза горят так радостно, что за него не страшно — не замерзнёт. Подобных греет внутреннее пламя. Четвёртая моет чашку гостя, доедает печенье, опускает жалюзи и выискивает среди книжных залежей что-нибудь соответствующее настроению. Что-нибудь про «и жили они долго и счастливо», адаптированное из кровожадных средневековых сказаний.

Она никому никогда ничего не рассказывала. Никому, но тот единственный, кто узнал, догадался сам, пришёл за подтверждением, поворчал-поворчал и смирился. В конце концов, ему-то что за дело… В столичной квартире вскоре поселилась Романова двоюродная сестра, тётка тощая и неопрятная, вместе со своим анемичным мужем растящая таких же худосочных и бледных детишек и совсем не по-сестрински радующаяся, что сгинувший в дебрях какой-то мутной ближневосточной кампании неизвестно из-за чего забрёдший туда паранормальный брат-журналист предусмотрительно переписал свою квартиру на неё. Ян Орлов заметил, конечно же, что двери открывались, и понял, конечно же, что не случайно. Но он очень любил свою сумасбродную племянницу. И смог дипломатично закрыть на всё свои умные глаза — тем более, что от произошедшего ни одному человеку худо не стало.

Да… где-то там есть дом, старый и скрипящий, дом на окраине, вдали от городских шумов и автострад, дом, свежепокрашенный и уже облупившийся, дом, обласканный полуденными лучами и получивший от дождя все причитающиеся ему затрещины и тумаки. Дом с выгоревшими зубами черепицы, шныряющими по крыше кошками, занавесками из светлого муслина и плетёными ковриками, с запахом дерева, нагретого солнцем, воска, лака и мастики. С эхом хороших снов, дружественных приветствий, хихиканья и поцелуев. Дом, где всегда готов обед и всегда открыты двери. Где всех столько, сколько нужно, и никто никуда не торопится. Одуванчики растут вокруг его боков. На окошках видны фиалки и флоксы. В прихожей в застеклённых рамках висят фотографии — на них переливаются всеми оттенками разновеликие мыльные пузыри, отражающие то миллион рек, то тысячи озёр, то лес, то поле, то людей, многократно умноженных, чьи-то весёлые глаза, губы, подчинённые смеху, протянутые в обещании объятий ладони, развевающиеся яркие одежды. Изящные фрегаты и клиперы, собранные из склеенных спичек, украшают спинку рояля, полки и зеркальное трюмо. В доме живёт бывший журналист, который получил билет в рай, просто придя и попросив, и те, кого он, не раздумывая, предпочел бы тысяче сенсаций.

Какая уж тут столичная квартира. Зачем она ему?

— У него были тоскливые глаза. И аура одиночества. Тут сразу ясно, что надо лечить, пока не погиб.

За много лет и пространств отсюда Четвёртая вновь заваривает чай. Она ничуть не волнуется, что опять совершила правонарушение. Белая квартирка на последнем этаже высокого здания, подпирающего собой бесцветное небо, тиха, тепла и уютна. В окна скребётся серенький северный дождь.

— Открыла дверь?

— Да.

— И куда?

— Без понятия. Но оттуда хорошо пахло.

Седоволосый Капитан, сидя в кресле, хмурится и ворчит.

— Главный апостол с ключами от золотых ворот… Проводник в райские кущи! Узнают — выгонят. И память подправят. Будешь спать под мостами и просить подаяние. Брошу тебе пару монет, так и быть…

— Ты — настоящий друг. Пей и заглохни.

И он пьёт, топя в чае улыбку.

База данных сотрудников Организации

Код доступа: зелёный.

Подтвердить.

Раздел: «Действительные»

Подраздел: «Основа»

Ввод.

Имя: *шифр*

Фамилия: *шифр*

Пол: женский

Семейное положение: не замужем

Дети: отсутствуют

Возраст (формальный): 22

Возраст (биологический): 29

Звено: фиолетовое

Ранг: идущие

Статус: действительный

Должность: рядовой

Имя: *шифр*

Фамилия: *шифр*

Пол: мужской

Семейное положение: не женат

Дети: отсутствуют

Возраст (формальный): 27

Возраст (биологический): 37

Звено: фиолетовое

Ранг: идущие

Статус: действительный

Должность: рядовой

Имя: *шифр*

Фамилия: *шифр*

Пол: женский

Семейное положение: не замужем

Дети: отсутствуют

Возраст (формальный): 26

Возраст (биологический): 39

Звено: фиолетовое

Ранг: идущие

Статус: действительный

Должность: рядовой

Имя: *шифр*

Фамилия: *шифр*

Пол: мужской

Семейное положение: не женат

Дети: отсутствуют

Возраст (формальный): 38

Возраст (биологический): 64

Звено: фиолетовое

Ранг: идущие

Статус: действительный

Должность: командир группы

Я вообще-то добрый человек, но зверею, когда меня будят. Несвоевременная побудка — самое грубое вторжение в личную жизнь. Особенно тогда, когда делается таким варварским методом, как швыряние камней в окошко.

Ну ладно, не камней — камешков. Маленьких речных голышей, которые, однако, запущены с должной меткостью, чтобы сбить с полки над моей лежанкой стоящую там папашину оловянную кружку. Любимую папашину оловянную кружку.

Кошмар!

Я вскакиваю, запутываясь в одеяле вялыми со сна ногами, и падаю на пол, к кружке, которая подкатывается мне под бок, ластясь, как холодное цилиндрическое животное. Пока я проверяю её, ощупывая, на предмет свежих вмятин и царапин, моё сердце стучит, будто я только что пробежал до реки и обратно. Но Разрубивший милостив — за исключением старых, всё по-прежнему. Фух… А то не сносить бы мне головы.