Марик Лернер - Федералист

— Все потом, — пробурчал я сквозь зубы, — выполняйте приказ.

Солдаты брели мимо, не обращая внимания на происходящее. Слишком устали, чтобы идти нормально. Если бы не интенсивная стрельба севернее, сражение могло закончиться много хуже. Франки были в растерянности, не представляя нашей степени утомления и потерь, оставались на местах и спешно готовились к отражению второй атаки.

Кстати, не мешало бы выяснить, что там происходит, надо отправить в разведку до сих пор болтающуюся без дела где-то в тылу сотню ополченцев. В качестве проводников от них пользы оказалось немного, так пусть побегают. Хм… может, правильней использовать драгун? Так они местности не знают. Э… будем отходить, как изначально планировалось, к Монкальму. Надеюсь, не только пропавшие отряды, но и беглецы доберутся туда самостоятельно. Главное сейчас — тихо и спокойно отвалить, забрав пушки и оставив поле за победителями. Одной победной реляцией Дюфуру поступит больше. А что вот мне писать Конгрессу? Не расписываться же в собственных ошибках.

Ну как… Враг превышал численностью, о чем из-за плохой информированности и неумелых действий милиции были не поставлены в известность. Массовое неподчинение и трусость, которое необходимо выжечь каленым железом. Я лично восстановил порядок и отбросил наступление. Можно сказать, Континентальная армия вышла на новый рубеж. Способна с успехом атаковать вышколенные в европейских сражениях профессиональные войска.

Господи! А ведь были времена, и не так давно, когда не врал в донесениях и указывал точные цифры вражеских потерь. В кого я превращаюсь? Самому противно. Еще немного и стану описывать, как в рядах смущенных солдат появился на белом коне генерал Ричард Эймс. Попятившаяся бригада при моем виде приободрилась. Кое-как равняя ряды, американцы устремились вперед. Когда до «синих» оставалось не больше тридцати ярдов, крикнул «Огонь!». В клубах ответного залпа стоял гордо выпрямившись… Тьфу. Что за мысли бредовые в голову лезут. И без меня нарисуют художники-баталисты, надо только победить. А то останусь навечно в истории мятежником, бессмысленно убивающим гражданских людей и мешающим величию Франции.

Бурная радость по поводу победы английского флота и начала блокады закончилась, а строительство очередного форта осталось. Господи, сколько же их было! Можно только порадоваться, что в последние годы уже не приходилось махать киркой или трудиться лопатой. К сожалению, если мы собрались закупорить окончательно интервентов, придется солдатам постараться. Тем более что им в помощь нагнали кучу мелких республиканцев, всерьез сотрудничеством с врагом себя не запятнавших. Судить их вроде не за что, сидели дома, однако наказать требовалось для примера. Все же где располагалась армия, самосуда не допускали. Но все проконтролировать нельзя. Были и худшие случаи. Их раздевали, мазали в дегте, вываливали в перьях и верхом на шесте выпроваживали из города.

Предпочитаю использовать с толком и выдавать через пару месяцев справку о чистой совести. Полагаю, урок пойдет впрок не только этим, но и остальным. Три раза в будущем подумают, на чью сторону встать при очередных катаклизмах.

А пока они рыли укрепления, меня и моих посыльных носило по всему побережью собирать орудия. За шесть недель удалось собрать больше сотни разнокалиберных тяжелых и морских пушек. Пятьдесят девять имели калибр от двадцатичетырехфунтовых и выше.

Ни одно чужое судно не пройдет по замечательной реке Хадсон. По крайней мере, если артиллеристы умудрятся попасть. Но я надеюсь на своих мастеров. Артиллерия, в отличие от пехоты, формировалась не из безграмотных фермеров и неплохо показала себя на полях сражений. Ведь от них не требовалось маршировать чеканя шаг. Исключительно попадать. И они доказали, что не зря тренировались.

К сожалению, мой старый и верный товарищ сержант Гринис погиб в бою еще в Новой Галлии. Стоял на батарее до самого конца и стрелял в упор картечью. Потом на нем насчитали десяток ран. Не уверен, что, пойдя за мной и дослужившись до полковника, он выиграл. Сидел бы в лесной глуши, может, остался бы целым. Не он первый и, видимо, не он последний. Рибовски, Бернар, Леокур. Командиры тоже гибнут вместе с солдатами. Теперь начальник артиллерии тридцатилетний Альбер Тавиель, а главный инженер полковник де Грансэнь, не перешагнувший сорокалетнего рубежа. Мои командиры все молоды, да я и сам не особо дряхлый. Назначал по заслугам, а не титулу, и в итоге получил неплохой состав. Полагаю, и в Европе от большинства не отказались бы. Драться они неплохо научились.

Прошелся по валам, осматриваясь. Остался доволен. Первый шаг сделан. До войны близлежащие районы на материке и Лонг-Айленде поставляли продовольствие в Новый Амстердам. Сейчас там скопилось огромное количество народу, включая беглых республиканцев и франков. Население острова выросло раза в три, и удовлетворить запросы города и армии стало невозможно. До недавних пор противник имел возможность высадиться в любом месте. Приходилось сжигать и увозить продовольствие, что довольства местным жителям не прибавляло. Теперь мы получили благодаря пришедшему английскому флоту шанс заткнуть окончательно горлышко бутылки пробкой. На носу зима с холодами и штормами, непременно начнется голод.

Они обязательно попытаются прорваться на материк, хотя уже ясно — бесполезно. Хотя бы для оттягивания капитуляции. Уж очень обидно проигрывать сиволапым мужикам. Вот пусть и попытаются, подставляясь под жерла. Что бы ни жужжали великие стратеги из Конгресса, устраивать высадки и вновь проливать кровь своих парней не собираюсь.

Зачем терять людей в кровопролитных атаках, если сами рано или поздно сдохнут от голода? Пусть они прутся от безнадежности на редуты. Я подожду и встречу.

— Задание выполнено! — проорал очень довольный сюрпризом, поймав на выходе из форта, Рюффен. — Север Америки окончательно и бесповоротно очищен от малейшего признака республиканцев и их европейских хозяев!

— Вольно, бригадный генерал, — отвечаю обнимая. — Пойдем ко мне, поговорим. А вечером для твоих офицеров устроим прием с застольем.

— У меня подарок, — хитро щурясь, сообщил Франсуа. Поднял руку, подзывая. — Дивизионный генерал де ля Грав, — торжественно провозгласил, показывая на подошедшего худого господина с орлиным носом в синем мундире.

У того крайне недовольный вид. Мне бы тоже не понравилось выступать в виде отловленной в лесу зверушки.

— Поймали практически без штанов в гостинице, — не стараясь понизить голос, доложил Рюффен. — Вместе с кучей бумаг. Представляешь, прямо перед появлением драгун составлял донесение об отсутствии угрозы со стороны инсургентов. — Он гулко рассмеялся. — А в одном из личных писем в Париж утверждал, что Дюфур никуда не годится. Надо доверить командование экспедиционным корпусом ему, и нас разгонят одним грозным рыком. Когда их обложили в Шалони, почти пять тысяч человек, из которых не больше нескольких сотен местные предатели, моментально сдались. Якобы раз положение безнадежно и генерал исчез, нечего сопротивляться. Тьфу, — он с презрением плюнул на землю. — Не любою индейцев, но те настоящие воины. А эти… Даже для виду генералы не сопротивляются, а рядовые поднимают бунт. И спрашивает меня, чего это я не на их стороне?