Виктор Тюрин - Цепной пес самодержавия

– Подпоручик Батюшкин, – он щелкнул каблуками сапог и склонил голову в коротком кивке.

Вторым секундантом был штабс-капитан, лет сорока, с большой стриженой головой и правильными чертами лица, которое несколько портили сросшиеся мохнатые брови. Еще он отличался хриплым армейским басом, которым передал мне место и условия поединка.

– Штабс-капитан Левский, – представился он, при этом небрежно и коротко кивнул головой. – Мне поручено передать, что завтра, в восемь утра, граф Бахметьев-Кречинский будет иметь честь стреляться с капитаном Волиным. Выбор оскорбленной стороны – револьверы. Дуэльная дистанция – тридцать шагов. По команде «Начинай» сразу стреляют оба противника. Стрелять не более трех раз. У вас есть возражения к условиям дуэли, господин Богуславский?

– Нет.

– Отлично. Теперь о месте встречи. Я предлагаю…

После того как мы уладили вопрос о месте встречи, штабс-капитан неожиданно спросил меня, причем тон его был наглый и напористый:

– Милостивый сударь, вы сегодня посмели грубо оскорбить моего друга. Вы же не будете этого отрицать?!

– Нет, – ответил я и с усмешкой посмотрел на капитана, так как подобный способ отомстить как раз был в духе графа.

– Отлично! Так как граф уже дерется на дуэли, то он попросил меня не оставить без внимания столь дерзкую выходку. Я вызываю вас на дуэль!

– Сколько он вам пообещал? – вдруг неожиданно и в упор спросил я Левского.

Тот еще только начал багроветь и открыл рот, как подпоручик опередил его гневным выкриком:

– Вы не смеете говорить в подобном тоне с офицером императорской армии! Немедленно извинитесь!

– Свои извинения, господин подпоручик, завтра утром я пошлю господину штабс-капитану вместе с пулей. Теперь, простите, господа, у меня есть и другие дела.

Капитану, видно, очень хотелось сказать нечто резкое и оскорбительное в мой адрес, но мое спокойствие, а он не мог не видеть, что оно не наигранное, заставило его ограничиться только завуалированной угрозой:

– Завещание торопитесь писать? Это правильно. Оно вам пригодится, господин Богуславский, – после чего развернулся и чеканным шагом направился к двери. Вслед за ним поспешил юный подпоручик, обжегший меня напоследок гневным взглядом.

С самого раннего утра, первым делом, я стал решать вопрос со своей охраной. Подойдя к филерам, которых за эти месяцы знал не только в лицо и по именам, но и как живут, семья, дети и все такое прочее, обратился к старшему агенту:

– Васильевич, у меня к вам дело есть…

После того как он меня выслушал, лицо старшего филера приняло жалобное выражение:

– Нет! Нет и еще раз нет! Сергей Александрович, ради бога, заклинаю вас, не втаскивайте нас в вашу… как ее… авантюру! Моя забота, чтобы с вами никакой беды не приключилось, а вы дуэль затеваете! Мы не можем этого допустить! Прямо сейчас и пошлю во дворец человека с донесением! И больше слышать ничего об этом не желаю!

– Это не авантюра, это дуэль. Меня вызвали. Как я могу отказаться? Или вы хотите, чтобы я прослыл на всю столицу трусом?!

– Посмотрел бы я на того, кто вас в лицо трусом назовет! Но дуэль?! И не просите! Знаю, нам вас не удержать, но…

– Васильич, вы меня сколько времени знаете?! – начал давить я на филера. – Вот заметьте, я ведь подошел к вам и честно предупредил. Хотя мог тихо уйти! Потом нашли бы мой хладный труп на окраине города и чтобы вы тогда делали?! А так осторожно поедете и проследите, чтобы все было со мной хорошо. Но только из-за кустов!

– Да вы поймите, Сергей Александрович! С нас же головы снесут, ежели с вами…

Спустя десять минут, используя метод кнута и пряника, мне все же удалось уговорить старшего агента, при этом я твердо пообещал ему не дать себя убить, а он, со своей стороны, – держаться незаметно и по мере возможности ни во что не вмешиваться.

Когда мы подъехали, сумерки уже начали рассеиваться. Было промозгло, слякотно и сыро, как и все последние два дня. Впрочем, иной погоды и не могло быть, при температуре плюс три градуса.

«По новому календарю, сегодня, наверно, первое или второе марта, – подумал я, вылезая из возка. – Не погода, а мерзость какая-то».

На месте дуэли уже стояло два экипажа. Граф, двое его секундантов, военный медик и двое слуг, стоявших поодаль. Сам граф встретил нас холодным, ничего не выражающим выражением лица.

«Это сукин сын умеет держать себя в руках», – невольно отметил я хладнокровие противника, зато штабс-капитан, стоящий рядом с ним, откровенно нервничал, что было видно по его напряженному выражению лица и закушенной губе. Подойдя к ним, я сказал:

– Господа, у меня мало времени, поэтому давайте сразу приступим к тому, ради чего собрались.

Мой спокойный вид и небрежный тон, которым были произнесены эта слова, несомненно, произвели впечатление на всех присутствующих, но в большей степени они повлияли на штабс-капитана. Не удержавшись, он даже бросил взгляд на графа, в котором я прочитал вопрос:

– Во что ты меня втравил, приятель?

Подпоручик, которому поручили вести официальную часть дуэли, был горд оказанной ему честью, но при этом сильно волновался. Сделав пару шагов вперед, оглядел собравшихся и произнес:

– Господа офицеры, правила поединка требуют спросить: никто из вас не намерен решить это дело миром?!

В ответ оба противника только отрицательно покачали головами, после чего был произведен отсчет шагов и были обозначены места для дуэлянтов.

– Господа, прошу к барьеру!

Когда поручик и капитан стали на свои места, молодой распорядитель, волнуясь, поднял руку, а затем, промедлив несколько мгновений, резко бросил ее вниз, с криком:

– Начинайте!

В следующее мгновение грянули выстрелы. Как я и предполагал, нервы подвели капитана, и он на какую-то долю секунды промедлил с выстрелом, а вот у графа, завзятого дуэлянта, проводившего немало времени в тире, реакция оказалась отменной. Все же Волин, будучи раненным в грудь, нашел в себе силы выстрелить, но пуля, посланная ослабевшей рукой, лишь сорвала погон на шинели поручика. Второй раз капитан нажать на курок не успел, вторая пуля, посланная графом, ударила его в плечо. Вскрикнув, он пошатнулся и упал на спину. Перед тем как кинуться к нему, я бросил взгляд в сторону военного фельдшера, но стоило мне увидеть, что тот бежит к лежащему на земле телу, быстрым шагом поспешил к Волину. Лицо его было мертвенно-бледное, но при этом он был в сознании.

– Как ты? – я наклонился над ним.

Тот изобразил улыбку, более похожую на жуткую гримасу.

– Не могу умереть… пока эта сволочь… ходит по земле.

– Отойдите! Мне надо его осмотреть! – сердито и отрывисто воскликнул подошедший к нам фельдшер.

В этот самый миг подпоручик громко и четко произнес: