Сергей Яковенко - Омут (СИ)

— А что такое завпсихмед?

— Не-е-т, брат, — он растянулся в блаженной улыбке, — Не завпсихмед. Завэкспсихмед!

На последнем слове парень сделал особенный акцент и ткнул указательным пальцем в потолок.

— И что это значит?

— Это значит, что ты не простой псих. Там, после того, как тебя увели, такой консилиум собрался! Я за пять лет здесь ни разу такого не видел. Даже Литвиненко сюда пришел! А он, на моей памяти, тут один раз всего был! И то для того, чтобы по морде Костенко дать, когда тот бухой на работу приехал и его «мерс» на парковке помял.

Он смолк и стал буравить меня пытливым взглядом.

— Так что ты хочешь от меня услышать, я не пойму?

Бугай почесал репу. Он думал, и было видно, что очень старается. А когда подумал, сказал:

— Ну, не знаю. Просто интересно кто ты такой.

— Семенов я.

— Да это я и без тебя знаю. Блин, ну скажи! Интересно же! Или буду бить.

Я отставил в сторону миску с кашей. Судя по его внешнему виду и уровню интеллекта, он мог и умел бить. Возможно, сильно. А у меня еще сломанный нос не до конца сросся. Поэтому я пожал плечами и, стараясь говорить как можно более мирным тоном, сказал:

— У меня диагноз необычный. СПС после полной обструкции повышенной сензитивности. Кажется как-то так. Могу ошибаться.

Парень искривил губы, выказывая то ли понимание глубины вопроса, то ли уважение к необычному диагнозу. В любом случае, бить он явно передумал. У меня отлегло, и я решился уточнить:

— Так что, все-таки, значит завэкспсихмед?

— Заведующая Отделением экспериментально-психиатрической медицины. Новое, короче. Недавно открыли. Года два назад где-то. Они напрямую Минздраву подчиняются. Все, типа, засекречено наглухо. Типа, лечат нетрадиционными методами. Ну, не лекарствами там, а херней всякой. Понял?

— Какой еще херней? — настороженно поинтересовался я.

— Не, ну там базарят постоянно друг с дружкой, сюси-пуси, туда-сюда. Я точно не знаю. Говорю же — секретно все. Никому не говорят. Но трупы оттуда регулярно в морг таскаем.

— Убивают, что ли?

— Да не. Вряд ли. Сами вешаются. Тебя, кстати, тоже туда завтра переводят. Регеций настояла. Я сам слышал. Литвиненко сначала против был, но с Аглаей Рудольфовной спорить — неблагодарное дело. Она, конечно, красава вообще, — он искривил рот в одобрении и кивнул.

Стало не по себе. По спине пробежался неприятный холодок.

— Да не ссы! — хихикнул бугай, — Там у них все эти «спэсы», как на курорте отдыхают. Телеки у них плоские, кровати с перинами. Ходят, где хотят. Кормят, как в ресторане. Короче, полный фарш. Я тебе так скажу: ни в одном отделении у нас столько самоубийц нету. Даже на буйняке вешаются раз в пятилетку. А все почему? Потому, что дисциплина жесткая. Рыпнулся какой-нибудь мудак на себя руки наложить — отмудохали до потери сознания и всё! Сразу человеку жить хочется! А тут — контроля нет, дисциплины нет, все на приподносе. Вот они и бесятся с жиру! Скучно им там. Понимаешь? Нежные они эти «спэсы». Так что ты это… Если тоже нежный, не соглашайся. Или вообще не коси на дурку. Лучше уж на зоне пятёру перекантуешься и гуляй дальше. А то тебе этот диагноз потом вообще жизни не даст. На работу нормальную не устройся, права водительские не выдают. За что тебя закрыли, кстати?

— Убийство.

— А-а-а… — он сделал маленький шаг назад, — Ладно, короче. Пойду я. Обед, кстати, уже был. Пропустил ты его, пока у Регеций сидел. Это я тебе так… По личной инициативе кашу организовал.

— Спасибо, — сказал я, и парень, не сводя с меня взгляда, вышел.

Утром, как и говорил караульный, за мной пришли. Вывели в наручниках из здания и под конвоем сопроводили в другой корпус. Он также, как и предыдущий, находился на приличном удалении от остальных, но выглядел совсем иначе. Двухэтажное, современное здание, выкрашенное в нейтральные, пастельные тона. Даже стекла в окнах имелись вполне привычные — прозрачные и чистые. А решетки так удачно вписывались в общий вид строения, что возникало ощущение, будто без них оно выглядело бы, если не хуже, то уж точно не лучше. В-общем, если бы не предварительный разговор с караульным, я бы точно обрадовался переводу сюда. То, что из этого внешне приятного здания регулярно выносят трупы людей, покончивших с собой, заставляло испытывать легкую панику. Такое чувство иногда возникает, когда боишься неизвестности.

Как только я переступил порог экспсихмеда, а за спиной захлопнулась тяжелая, бронированная дверь, я понял, о чем вчера говорил караульный. Было ощущение, будто я попал не в психиатрическую лечебницу, а на рецепцию какого-нибудь не дорогого, но очень уютного отеля. В просторном, хорошо освещенном зале стояли белоснежные кожаные диваны. У противоположной от входа стены — длинная стойка, за которой сидела миловидная медсестра в накрахмаленном халате и белоснежной медицинской шапочке. За ее спиной стояли шкафы с аккуратно расставленными на них разноцветными папками. Пахло чем-то цветочным, а на журнальных столиках лежали яркие журналы о путешествиях.

— Добро пожаловать, — услышал я знакомый голос Аглаи. Она шла мне навстречу и улыбалась, — Рада вас видеть в нашем скромном заведении.

— Да уж, — ухмыльнулся я, — Скромном — это скромно сказано.

Она оценила мою шутку и погладила меня по плечу.

— Снимите, пожалуйста, наручники, — потребовала она, и конвоиры поспешили исполнить.

Я потер ноющие от браслетов запястья и вопросительно посмотрел на Аглаю.

— Прошу вас, Николай, — она в который раз лучезарно улыбнулась и указала на дверь, ведущую из помещения рецепции вглубь здания. Как оказалось, прямиком в то самое отделение, которое вызывало у меня непроизвольный страх, — Не волнуйтесь. С этого момента вы под моим попечением и относиться к вам будут соответствующим образом. То, через что вы уже прошли, позади. Здесь вас ждут совершенно другие условия проживания и лечение, не имеющее аналогов ни в одной другой клинике мира. Надеюсь, вам у нас понравится.

Она провела меня на второй этаж. При этом на пути нам не встретилось ни единой металлической или бронированной двери. Стены и полы были стерильно чистыми, на лестничной клетке в горшках зеленели пальмы, из динамиков, вмонтированных в стены, тихо лилась ненавязчивая классическая музыка, а в коридорах, через каждые десять метров, были установлены кондиционеры. Глядя на все это, я не сдержался и сказал:

— Честно говоря, Аглая, я в небольшом шоке. Не верится, что все это — государственная больница. Даже подумать страшно, чем вы тут занимаетесь, если вас так финансируют.

Она, как всегда, засмеялась.

— Бояться нечего, Николай. Все предельно просто. Три года назад я и несколько моих коллег представили уникальный проект экспериментальной методики лечения СПС на выделение гранта от Министерства здравоохранения. Мы шли к этому девять лет, работая круглосуточно и без выходных. Можно сказать, что я посвятила этому всю свою жизнь без остатка и продолжаю отдаваться работе до сих пор. Как вы, наверное, уже успели заметить, человек я настойчивый, и не лишена таланта убеждения. В итоге, нам удалось убедить чиновников на выделение необходимой суммы для финансирования проекта, а спустя всего месяц после его запуска, и после того, как выписался первый, полностью выздоровевший пациент, сумму гранта увеличили втрое. Чтобы стало понятнее, скажу, что до сих пор полностью излечить человека, страдающего СПС, не удавалось никому.