Юрий Гельман - Перекресток Теней (СИ)

— Да, брат мой, именно так, — ответил Жак де Моле.

Северин, всегда отличавшийся спокойствием и сдержанностью, вдруг поднялся с табурета и зашагал по трапезной. Сделав несколько шагов, он остановился, потом встал перед Великим магистром на колени.

— Мессир! — возвысив голос, произнес рыцарь. — С глубочайшей благодарностью я принимаю от вас это новое для меня назначение и клянусь все силы и всю жизнь положить на то, чтобы оправдать ваше высочайшее доверие ко мне.

— Я не сомневаюсь, мой мальчик, что сделал правильный выбор, — ответил тогда Жак де Моле.

…Спускаясь в подземелье церкви Святого Михаила, Северин вспоминал этот разговор с Великим магистром. Тогда, восемь лет назад, ему не удалось как следует рассмотреть святыню: он оставался у входа в пещеру, тогда как люди Жака де Моле, завернув реликвию в несколько слоев плотной серой ткани, вынесли ее из темноты многолетнего захоронения в темноту ночи и погрузили на телегу.

Великий магистр подошел к Северину и сказал, положив одну руку ему на плечо, а другой указывая на повозку за спиной:

— Брат мой, ты вскоре отправишься в Англию, где встретишься с ним. Наш преданный друг и брат Филипп де Мьюс поможет тебе обустроиться. Помни лишь одно: никто из христиан не может снять крышку с Ковчега, никто не может заглянуть внутрь — это привилегия избранных, для остальных — это мучительная смерть. Почитай Талмуд, и ты узнаешь об этом подробнее. А теперь прощай…

…И вот сейчас, приближаясь к святыне, Северин снова вспоминал эти слова Жака де Моле, и трепет снова охватывал его. Шуршал песок под ногами, потрескивал факел в дрожащей руке. Наконец, ступени кончились, и перед ним открылся проем, за которым угадывалась небольшая комната.

— Это здесь, — произнес де Мьюс, выглядывая из-за спины Северина.

Оба мужчины вошли в комнату, в которой едва ли могли развернуться три человека. Свет факела выхватил из темноты серые стены и низко нависший потолок.

— Ничего не понимаю! — воскликнул святой отец. — Как такое возможно?!

Северин холодно посмотрел на священника и повернулся лицом к выходу.

— Я не виноват, я ничего не знаю! — Голос де Мьюса дрожал. — Надеюсь, ты меня ни в чем не подозреваешь?

— Подозревать вас — значит растоптать веру. Этого я себе позволить не могу, — ответил Северин, шагнув обратно в коридор.

Снег растаял, сошел очень быстро, превратился в воспоминание. Водостоки приняли последнюю зимнюю влагу, помогли асфальту быстрее высохнуть. И во второй половине февраля пришла весна — еще робкая, осторожная, но все-таки настоящая. И всё проснулось, потянулось к свету, к теплу, к жизни. Разнообразие красок, звуков, запахов. Разнообразие лиц. И мыслей. И чувств.

Весной почему-то больше всего думается о начале — начале пути, начале отношений, начале творчества. С началом пути все ясно: билет на поезд или самолет, решительный шаг к новым горизонтам. Можно и пешком — просто уйти из дому — куда глаза глядят, лишь бы от прошлого. Тоже ведь начало. И в чем оно: в твоей мысли о том, что пора бы уже что-то поменять? Или в железнодорожной кассе, куда ты пришел за билетом? Или в том дереве, из древесины которого сделана бумага для билета?

С отношениями — тоже нет ясности. Когда они зарождаются, где тот самый — тот самый — взгляд? Или вздох, или мысль? В какой момент времени, в какой точке пространства? Что должно пересечься и почему, какая искра должна вспыхнуть? «Любовь с первого взгляда» — общепринятая формулировка. Чушь собачья — невозможно влюбиться от одного лишь первого взгляда! Мало этого, мало… А тембр голоса, а поворот головы, а жест, а запах волос или духов, а шуршание платья или шагов, да и сами шаги — их размеренность или их торопливость, а касание рук… Какое касание, спросите вы? Не было? А легкий ветерок от тела к телу, неощутимый, неосязаемый, как взмахи невидимых крыльев, а флюиды, что сталкиваются в полете навстречу друг другу — это не физика, это не подзаконно, а если все же физика, то из такой тонкой материи, куда еще не проникла со своими грубыми формулами человеческая мысль. Вот и касание! Начало…

Впрочем, в чем состоит начало творчества — разве с этим определением нет проблем? Да тут их еще больше! Творческий процесс непредсказуем, он вообще не поддается описанию, поскольку находится за гранью общепринятых схем, за гранью логики. Он приходит к тебе, сваливается из ниоткуда и захватывает тебя целиком — не отвертеться… Вдохновение — легкое, как бабочка над цветком, неуловимое, невесомое, просто несуществующее… Это то редкое, что подарено человеку Богом без всяких объяснений. Заметим — подарено далеко не всем. Почему? Разве не мог Творец приобщить к творчеству каждого, сделать всех гениальными? Наверное, мог, но как тогда можно было бы отличить великое от обыденного? Как можно было бы заметить «Сикстинскую мадонну» или «Джоконду» в ряду похожих полотен? Как можно было бы услышать Сороковую симфонию Моцарта или Первый концерт Чайковского, если отовсюду бы звучало нечто подобное? А Слово? Разве существует необходимость, чтобы Словом владел каждый? Если все будут писать — кто останется читателем? Это как в военной авиации: есть ведущие в звене, а есть ведомые. Кому-то дано принимать решения, а кому-то — им подчиняться. Кому-то дано говорить, а кому-то слушать. Следует только помнить, что Слово — это движение. Слово — есть воплощение мысли, выраженной устными или письменными символами. А поскольку сама мысль подвижна — вслед за ней подвижно и Слово. И пока это так — продолжается жизнь. И пока это так — ширятся страдания, потому что творчества без страдания не бывает. ОН так задумал…

«Перед тем, как уснуть, промелькнула в голове неясная мысль о тебе, не словами, а каким-то странным образом — как газо-пылевая туманность. Вот, жаль, что ты далеко и Атлас звёздного неба смотрю я одна. Много бы ты мне мог порассказать, думаю я, засыпая… И ещё думаю, смогу ли я за это время долететь до тебя мыслью? И за этот час приснился сон — тоже про тебя, только мы были не люди — а вот эти туманности, или частицы — мы носились где-то в космосе и никак не могли встретиться. Зазвенел будильник на телефоне, открыла глаза и никак не могла понять — кто я, где я… почему тут… и одна?.. ведь ты только что был рядом… и зачем я сюда сегодня — с утра… тут пусто и безлюдно… и не видно следов человека… за моим окном пусто и темно — и здесь пусто и темно также… я знаю, чтО это — это начало полярной ночи, начало пустоты и одиночества… я ничего не прошу… и пусть бывают в полярной ночи северные сияния — но у меня не та широта, чтобы им быть… да и когда взгляд всё время вниз… от того, что груз тяжек… трудно заметить сияние в небе… и Солнце… и Луну… заметишь отражённый свет, подумаешь: как счастлив тот, для кого они светят… без зависти — потому что понимаешь: раз Бог не дал, значит, недостойна… и бредёшь себе дальше своей дорогой… и глотаешь свои горькие слёзы, склонив голову… чтобы не увидал никто…