Валерий Елманов - Битвы за корону. Три Федора

Выехали мы из ворот одновременно с выдвинувшимся из татарского лагеря посольством. Пока наши кони неспешно трусили, направляясь к шатру, я внимательно смотрел на приближающихся навстречу к нам всадников. Особенно пристально разглядывал первого из них, ехавшего в середине. Все-таки ханский сын.

– Вчерась окромя царевича те же были, – склонившись поближе к моему уху, вполголоса прокомментировал Палицын посольский состав и приступил к их поименному перечню, кратко характеризуя каждого, а я продолжал вглядываться в лицо Тохтамыша. Даже когда мы все собрались в шатре, обменялись цветастыми приветствиями и уселись на коврах по восточному обычаю, я чаще поглядывал на калгу-султана Тохтамыша, чем на остальных.

И впрямь совсем мальчишка. Усов нет вообще – пух какой-то черный над верхней губой, а взгляд любопытный. Заметно, что встреча на таком солидном уровне для него впервой, жуть как все интересно пареньку. Вон как жадно таращится на Годунова.

Сопровождавшие ханского первенца и усевшиеся по бокам от него татары мне не понравились. Эдакие умудренные опытом ветераны – хрен у таких допросишься уступок. По всему видно – мастера поторговаться, не одну собаку на этом съели, даром, что не корейцы.

Ну и ладно. А мы их тайным козырем из рукава. Для любого человека зависимость от кого бы то ни было тягостна, для восточного она невыносима. Должен хан принять мое предложение, обязательно должен. В крайнем случае, призадумается над ним – уже кое-что. Тогда и свои требования смягчит.

Начало переговоров выдалось радужным, иначе не назовешь. Тохтамыш, надменно подбоченившись, выдал какую-то короткую гортанную фразу на татарском. Подьячий Захар Языков начал переводить, осекся, вопросительно уставился на ханского сына, быстро переспросил его о чем-то, получил утвердительный кивок, и с улыбкой продолжил:

– Повелитель великого царства щедрый до расточительности царь Кызы-Гирей передает, что он вовсе отказывается от выкупа. Не надобен он ему. Ныне он на Руси гость, а гость кроме подарков от радушного хозяина с собой домой ничего не увозит.

Годунов радостно просиял, а я напротив, насторожился. Отказаться от миллиона – не хухры-мухры. Значит, его замена может нам обойтись гораздо дороже.

– Передай нашу благодарность могучему и грозному царю, – выпалил Федор. – Да скажи, что отныне я буду считать его щедрость и великодушие столь же великими, как и его мощь. А за подарками дело не станет, не поскупимся.

Тохтамыш, услышавший перевод, заулыбался еще сильнее и оглянулся на свою четверку, приглашая их разделить его веселье. Те в ответ тоже расплылись. Затем он, уставившись на Годунова, заговорил вновь. На сей раз его речь длилась гораздо дольше, чем вначале. И чем дольше он ее толкал, тем больше вытягивалось лицо у Языкова. Да и когда Тохтамыш умолк, Языков не торопился с переводом. Он поперхнулся, закашлялся и умоляюще уставился на дьяка Палицына.

– Переводи, – глухо сказал дьяк и… низко опустил голову.

Подьячий послушно кивнул и приступил к переводу.

– Калга-султан сказывает, что по старинному степному обычаю хозяин дарит то, на чем остановится взгляд гостя или то, что он похвалит. А Кызы-Гирей восхищен…, – Языков осекся, запнулся и продолжил упавшим голосом, – красавицей царевной Ксении Борисовне Годуновой, лик которой подобен прекрасной пери, стан…

Дальнейший монотонный перечень приданого, которое желательно получить за невестой, включая полмиллиона деньгами и аж два царства: Астраханское и Казанское, я не слушал, остолбенело уставившись на Тохтамыша. Годунов и остальные тоже.

– Он в своем уме? – недоуменно пробасил Сабуров.

Козьма Минич раздосадованно крякнул:

– Вот и поговорили, – вздохнул он.

– Как Ксению? – растерянно спросил Федор и гневно напустился на Палицына. – Твой подьячий поди, ослышался, буровит незнамо что, а ты молчишь! А ну-ка, переспроси его сам.

– Нет, государь, не ослышался он, – тихо прошептал дьяк и, глядя на меня, виновато пожал плечами.

– Да за таковское…, – вскипел Татищев.

Хорошо, сразу вскочить на ноги у него не получилось, а едва он подался вперед, оперевшись руками о ковер, как моя ладонь легла на его плечо.

– Погоди, Михайла Игнатьич. А ты, – велел я Языкову, – переведи, что цена, конечно, высока, однако и невеста на загляденье, заслуживает такого приданого. Одна незадача: нынче Ксения Борисовна находится не в Москве, поэтому нам нужно время, чтобы послать за ней и вернуть обратно.

– Ты что?! – возмущенно повернулся ко мне Годунов.

– Но ведь я правду сказал – нам действительно нужно время , – невозмутимо ответил я ему и почти беззвучно, одними губами прошептал: – Мстиславский….

Слава богу, дошло.

– Толмачь, – махнул рукой Федор.

Языков послушно перевел. Сидящий справа от Тохтамыша черноволосый, с окладистой бородой и квадратными плечами, татарин выдал в ответ какую-то короткую фразу.

«Араслан Дивей из буджакской ногайской орды подле Днестра, – припомнился мне недавний комментарий Палицына. – Он же аталык, то бишь дядька-наставник Тохтамыша. А рядом сын аталыка Кантемир Арасланоглу. Совсем молодой, чуть постарше Тохтамыша, о чем говорит и приставка к имени, означающая, что он – сын Араслана, то есть сам пока ничего из себя не представляет. Правда, в недавней войне с венграми проявил себя здорово».

– Мы знаем, – перевел слова Араслана Языков. – Но мы хотим знать, не возражает ли против такого жениха сам государь.

Годунов угрюмо засопел. Я накрыл своей рукой его ладонь и слегка надавил, напоминая: нужно выгадать время. Кажется, вспомнил.

– Не возражает, – твердо произнес я.

– Ты чего, князь?! – вполголоса возмутился Татищев. – Не пойму я тебя. Столь спокойно сидишь и рассуждаешь, будто тебе все равно, а меж тем….

– Мне не все равно, – перебил я, – но они только и ждут нашего отказа, после чего запросят столько, что Астраханское и Казанское царства покажутся небольшим довеском в придачу к остальному, – и, повернувшись к Языкову, велел: – Но поясни, что у хозяев есть обычай, по которому во время венчания священник спрашивает согласия как у жениха, так и у невесты. С женихом все понятно, а вот невеста…. Не может же она солгать священнику, представляющему христианского бога. Это тяжкий грех.

Оживившийся дьяк торопливо затараторил, а едва закончил, как я снова сказал:

– Однако эта беда поправима. Даже если она не согласна, то ее брат Федор Борисович Годунов, кой ей в отца место, вернув сестру в Москву, постарается ее уговорить, чтобы она захотела отдать руку и сердце великому хану Кызы-Гирею. Правда, для этого ему потребуется время. Дней десять.

Услышав это, Тохтамыш загадочно улыбнулся и покосился на сидящего слева Хаджи-бея. Да, да, того самого, мужа старшей ханской сестры Кутлу-султан, которая ана-беим. Он низко склонил голову в знак того, что понял и на чистом русском, практически без акцента, произнес: