Аннит Охэйо - Племя вихреногих (СИ)

— Лучше уж в тюрьму, — сказал Сашка.

— Да ты что? — Шиан посмотрел на него почти с ужасом. — Там же каждый день на пыточный двор. Если палачи хорошие — то всего пару недель помучают, и всё. А если плохие — то и год не дадут умереть, и два, и три, пока всю душу по волоску не вынут. А мечом, говорят, и не больно совсем. Раз — и ты уже у предков. И всё.

Сашку передернуло. От рассказа Шиана повеяло какой-то совсем уже нездешней черной жутью. Нет, конечно, на Земле в прошлом тоже и на кол сажали, и варили в кипящей смоле, а Иван Грозный, говорят, скормил какого-то боярина крысам, — но такого точно не было, даже у фашистов…

— У нас по тюрьмам никого не мучают, — как-то даже обиженно сказал он.

— А зачем тогда вообще в тюрьму сажать? — удивленно спросил Шиан.

— Ну, это… — Сашка почесал затылок. — Перевоспитывать.

— Пере-вос… А что это?

Сашка облегченно вздохнул — контакт, похоже, состоялся. Он даже устроился поудобнее, готовясь к длинному рассказу.

— Ну, видишь ли…

— Ой, это мы удачно зашли, — сказал Шиан Та, выглядывая из-за гребня холма. Сашка лежал рядом с ним, тоже глядя вниз. Там, на берегу моря, лежало селение Горгулий — с полдюжины «фигвамов» — конических сооружений из фигни и палок, как однажды описал их Льяти. Сам Сашка в этом селении не был, и не особенно рвался, — ничего интересного там явно не было, — но сейчас возле селения стоял плот Волков, — с убранным парусом, но на его мачте развевался алый флаг с девятью звездами. На берегу горел костер, возле него кружком собрались ребята — и Волки, и местные. Праздник, не праздник, — но общались они, похоже, довольно дружелюбно, и расставаться в ближайшее время не собирались. Всего-то и осталось — пойти туда, к ним… но Сашка поймал себя на том, что как раз этого ему и не хочется. Предстоящая встреча с «Аллой Сергеевной» пугала. Ещё сильнее пугала опасность опозориться перед ребятами. Они там будут с Хорунами драться, может, и насмерть, — а он будет сидеть в Столице, кушать манную кашку под бдительным присмотром «Аллы Сергеевны», и чувствовать себя последней предательской свиньей…

— Ну что — пошли, что ли? — он повернулся к вождю Квинсов.

— Ой, да ты что? — Шиан даже испугался. — Тебе-то ничего, а меня Волки страсть как не любят. «Алла Сергеевна» лично обещала меня за пальцы на ногах подвесить, за воровство. А я что, себе враг?

— Дурак ты, — с чувством сказал Сашка. За два этих дня вождь Квинсов — улыбчивый, очень быстрый в движениях, — даже начал ему нравиться. — Ты домой, что ли, не хочешь?

— Не хочу, — неожиданно хмуро сказал Шиан. — А после того, что ты мне рассказал, — ещё больше не хочу. У вас-то все, как люди живут, а у нас…

Сашка вздохнул. За эти два дня он много что слышал от Квинсов об их родине — и от услышанного голова просто шла кругом. По земным меркам Квинсы жили в настоящей сказке, — но сказке, очень страшной. Он наслушался уже историй о великом граде Церрасине, славном пыточных дел мастерами и крупнейшим на континенте рынком рабов, о набитых бриллиантами сокровищницах, которые охраняют механические скорпионы и гигантские пауки, которые слышат даже стук сердца, о невидимых змеях, о громадных голубых крысах, ворующих младенцев, о многокрылых гигантах варренах, извергающих молнии, разящие без промаха и без пощады, об окружающих город бесконечных черных джунглях, в которых правят белоглазые н`ктаа, слепые и безумные, они наводят морок свистом, а потом высасывают душу… Слушать про это было очень интересно, — но видеть всё это наяву Сашке как-то не хотелось. Да и самим Квинсам, видимо, тоже…

— А что ты хочешь-то? — спросил Сашка. — К нам? Или до конца дней где-нибудь в дупле сидеть, одичав до лешего?

Шиан сморщил нос, смешно и задумчиво.

— Я свободу хочу, — наконец, сказал он. — А у Волков меня в яму какую-нибудь посадят, будут пальцами тыкать и смеяться. Лучше смерть, — он сказал это как-то очень спокойно — и, наверное, как раз поэтому Сашку передернуло. Шиан и в самом деле, наверное, поступил бы так…

— Если на самом деле хочешь, то выбирай — или ты идешь с нами и дерешься с нами, или уходишь и всю оставшуюся тебе вечность проведешь в лесу, всеми презираемый, — Сашку понесло, он понимал, что говорит сейчас какие-то чужие, не свои слова… но слова верные. Жестокие, это так, но верные . Может, даже единственно правильные тут.

Шиан взглянул на него как-то ошалело, — словно его сейчас хорошенько треснули по лбу. Сейчас Сашка почти видел, о чем именно он думает.

— Про воровство своё забудь. Всё, что украл, — верни. И прощения попроси. И пообещай, что больше не будешь. Тогда тебя никто не будет голым по лесам гонять.

— Нас по лесам никто не гонял, мы сами… — начал возмущенно Шиан… и замолчал, осекшись. — Нурны сильнее же, — наконец, печально сказал он. — И воины, настоящие, не воры. Они на каком-то острове в холодном море жили, и всех соседей грабили, кого хотели. Ну, не прямо они, а их отцы… Виксены потише… но это пока их не злить.

— Так чего вы от них не ушли? Лес большой же…

— Большой, да только в одиночку в нем не выжить. Или звери заедят, или тоска, одичаем совсем, станем, как Бродяги…

— А это кто? — о таком племени Сашка пока что не слышал.

— Они в западном лесу живут, рядом с Хорунами. Те их загоняли совсем — они даже огонь от страха разводить разучились, прячутся ото всех, живут на деревьях, оружия не знают, не охотятся, жрут, что найдут. Да только они и такой жизни рады. Без Хорунов-то совсем одичают, речь забудут, превратятся в зверей. Ты же знаешь, как тут это бывает.

Сашка знал. Не то, чтобы верил, но слышал много. В том числе и такое, что перекинуться в зверя — ещё не самый плохой тут исход. Можно, сохранив вроде бы человеческий вид, утратить в душе всё человеческое, превратиться в лесную нечисть, в лешего, для которого обычные люди уже страшны и непонятны… Брр!..

— Ну вот, тем более решай. Или вы с нами — или закончите, как эти… Бродяги, прыгая по веткам, как мартышки, и кидаясь в Хорунов какашками.

— Бродяги не кидаются, — обиженно сказал Шиан и задумался. Было видно, что выбор совсем ему не нравится, и что он совсем не прочь попросить на раздумья пару-тройку лет. Только вот времени ему Сашка уже не оставил, — решай здесь и сейчас… и окончательно.

— В общем, так, — сказал он. — Я сейчас поднимаюсь и иду, а вы — как хотите.

И в самом деле, — поднялся и просто пошел вперед, не оглядываясь. За спиной у него было совсем тихо. Мертво. Сердце неприятно подступило к горлу — допрыгался, идиот, заигрался в Макаренко — вроде бы, и сделал всё, как задумано, осталось только подойти к Волкам и всё, его поход окончен. Только вот Квинсы за спиной наверняка хихикают и крутят пальцем у виска, — и от одной этой мысли на душе стало невыразимо мерзко, словно его вдруг оплевали с головы до ног, непонятно, за что…