Тимур Максютов - Князь из десантуры

Я придал себе значительный вид, откинулся на стуле и положил ногу на ногу. Конечно, если бы я был одет в блестящие офицерские сапоги и китель с орденами и шитыми золотом погонами, картина получилась бы более внушительной, но и так сошло – босиком и в лохмотьях.

– А если я откажусь?

– Очень не советую, гражданин Ярилов, – нахмурился Левинзон, – очень. Мы найдём способы вас заставить. Наши знания и умения простираются гораздо дальше обычных человеческих. Как насчёт поселения у вас внутри демона боли Ранти? Могу продемонстрировать прямо сейчас.

Он вдруг перестал быть комичным – более того, чёрные глаза обрели необычайную, жуткую глубину, в комнате вдруг стало холодно, а к моему сердцу пополз ледяной ужас.

Не знаю, чем бы всё это могло кончиться, но в этот самый миг на улице раздались выстрелы и крики, застучал и захлебнулся пулемёт, лопнула граната. Левинзон рванулся к окну; я тоже вскочил и увидел, как по улице несутся верхом казаки, рубя шашками пролетариев. Комиссар потащил из кобуры маузер; я же, действуя абсолютно автоматически, схватил со стола графин и ударил Левин-зона по затылку с такой силой, что хрустальные брызги разлетелись по всей комнате.

Не помню, как я оказался на улице – там уже приканчивали последних мучителей-конвоиров, выпускали из свинарника пленных, а навстречу мне шёл, распахнув руки для объятия, улыбающийся отец Василий…

Операция безнадёжно провалилась. Дмитрий и Анри замерли у ворот, не успев отодвинуть засов; Хорь сжимал бесполезную саблю, а одноглазый охранник стоял в двадцати шагах, опираясь на копьё, готовый поднять тревогу.

Циклоп неожиданно шагнул вперёд и крикнул Ярилову:

– Это ты, урус? Не раб, но воин. Зачем пришёл?

Дмитрий вдруг почувствовал внезапную надежду и сказал правду:

– Мы пришли выручать своих. Тех, кого продал в рабство Плоскиня – женщин и детей.

– Марфа, Ульянка тоже?

– Не понял, кто? – удивился Ярилов.

– Это про сестру Ведмедя и её дочку, – вмешался Хорь, – да, их тоже.

Циклоп кивнул:

– Хорошо. С вами пойду. Только тихо. Вы три?

– Нет, там ещё десяток на улице наших, – ответил Дмитрий.

– Маладес, урус, – улыбнулся циклоп, – впускай.

Дальше было просто. Конвоиры, спавшие вповалку в караульной, даже не дёрнулись, когда к ним ввалились бродники – покорно сдали оружие и легли на земляной пол. Циклоп сам прошёл в комнату к краснобородому персу и, шипя что-то про старые обиды, содрал с шеи онемевшего от страха работорговца ключи. Открыли камеру. Дмитрий вслушался в жаркую, наполненную ужасом и спёртой вонью тишину и сказал хрипло:

– Вы все свободны. Выходите.

Раздались всхлипывания и сдавленные вопли. Рабы, гремя цепями, бросились к распахнутой на волю двери – и едва не снесли Ярилова с ног. Первыми рванулись пленённые на Калке воины – благодарили Дмитрия, пытались целовать руки, плакали… Один горячо прошептал:

– Я сразу узнал тебя, Солнечный Витязь, но не хотел верить, что ты пленён. Теперь понимаю – ты сдался в рабство, чтобы спасти нас.

Анри рубил заклёпки с кандалов, Хорь показывал дорогу за пределы тюрьмы. А Ведмедь разыскал сгрудившихся в углу женщин и детей из деревни бродников, успокаивая:

– Всё, всё, родные. Страшное позади.

Обхватил сестру – такую же высокую и светловолосую. Подтолкнул к одноглазому:

– Ему спасибо говори, калечному. Спас всех.

Марфа улыбнулась. Отдала дочку. Маленькая Ульяна обняла циклопа за шею, прошептала:

– Я тебя ждала. Я мышку попрошу, чтобы глазик тебе вернула.

Озираясь, вышли на площадь перед цитаделью. Остальные пленники уже разбежались, исчезли в темноте ночного Сурожа. Дмитрий махнул рукой в сторону рыбачьего порта:

– Пошли, православные. Немного осталось.

Ночная стража вывалилась из-за угла неожиданно. Пока Дмитрий бил в лоб одного, а Хорь резал второго, третий сбежал, вопя проклятия.

Тихо не получилось. Заполыхали факелы, закричали стражники. Беглецы запутались в кривых улочках и не сразу нашли путь к порту – прорывались, пачкая клинки тёмными потёками.

Ночной прилив качал широкобокую лодку. Встревоженный Юда вытягивал шею, прислушиваясь к шуму:

– Ай, никак тревогу подняли? Это плохо, могут догнать.

Дмитрий похлопал жидовина по плечу:

– Спасибо тебе, добрый человек. Сочтёмся.

Из темноты вынырнула закутанная в плащ Хася, прильнула к Хорю:

– Возьми меня с собой, родненький.

Жидовин сплюнул, запричитал:

– Ай-вэй, приютил, спрятал, поил-кормил – а он дочь опозорил! Богатырём его называл, бессовестного, ясным соколом. Не сокол ты, кобель шелудивый, шлемазл.

Бродник обнял девушку, погладил по чёрным кудрям. Прошептал:

– Я обязательно вернусь к тебе, Хасенька. Только дождись. А батюшку уговорим – отдаст за меня. Так ведь, батюшка Юда?

Жидовин вздохнул. Утёр мутную слезу, кивнул. Сунул в руки броднику тугой кожаный кошель:

– Это за ваших коней выручил, пригодится. Грузитесь быстрее.

Поначалу гребли вразнобой, потом приспособились. Хозяин лодки, носатый грек, испуганно оглядываясь на мечущиеся по берегу факелы, вполголоса ругался.

Розовеющее небо осветило две фигуры на крымском берегу. Юда обнял плачущую дочку и пробормотал:

– Пусть им повезёт. Хорошие люди, хоть и гои.

Ведмедь не дотерпел, когда лодка сама уткнётся в речной берег – бухнулся в воду по пояс, схватил привязанную к носу судна верёвку, потащил. Вылезли на песок, женщины захлопотали вокруг наспех устроенного костерка из плавника.

Дмитрий чувствовал, как покачивается земля – трое суток водного пути позади. Непривычно было ощущать под ногами не пляшущее на волнах зыбкое дно рыбацкой лодки, а надёжную твердь.

– Воевода, Хорь! Сюда идите!

Ведмедь забрался на высокий прибрежный откос и махал оттуда. Поднялись. Ярилов огляделся и ахнул: задумчивый Дон синей излучиной огибал полуостров, а внизу зеленели жирные заливные луга, шумела молодая рощица. Простор и покой.

Высокий бродник развёл широкими, натёртыми греблей ладонями, будто приглашая полюбоваться:

– Что хочу сказать вам, ватаман Хорь и воевода Дмитрий. Дальше не поплывём. Будем здесь строиться, обживаться. Место какое, а? Лучшего место для новой деревни и не найти. Вон родничок пузырит, река рядом – значит, с рыбкой будем. Жидовин два мешка жита положил в лодку, сеять будет чем. Проживём. Лошадей и другую скотину на нашу долю от франкского хабара купим. Хорошо!

Хорь вздохнул: не вышло ему стать атаманом удачливой шайки. На всякий случай переспросил:

– Точно, Ведмедь? Разве же крестьянская доля – это жизнь? Горбатиться будете с рассвета до заката, трудов тут много – целину-то поднимать. Гораздо веселее с вострой сабелькой по степи гулять.