Валерий Елманов - Нам здесь жить

— Ну вот, — чуть разочарованно протянул Сангре. — А в песне поется «Дольчен зольдатен нихт капитулирен». Получается, врут поэты. Впрочем, как и всегда. Ну и шо мне с тобой делать, натовец-миротворец?! — он удивленно покрутил головой, весело хмыкнув. — А забавно я закрутил. Почти как людоед-вегетарианец. Да ладно тебе, Парабеллум хренов, — смягчился он и махнул рукой. — Хватит уже наводить глянец на моих берцах. Так и быть, оставлю тебя вместо сапожной щетки, но точно ничего не обещаю, буду поглядеть, — и, оглянувшись в сторону кустов, окликнул замешкавшегося друга: — Эй, где ты там, карающая рука Будды? Пора явить свой лик из заснеженного лотоса.

Улан не заставил себя долго ждать.

— Ну ты прямо Тиль Уленшпигель, — восхищенно заметил Сангре.

— С Вильгельмом Теллем спутал, — морщась, поправил его Улан. — Тиль из другой оперы и вообще больше на тебя смахивает.

— Да неважно, — отмахнулся Петр. — Главное, все пули точно послал, как Робин Гуд. А я, честно говоря, боялся, что у тебя рука дрогнет, — и умолк, озадаченно глядя на почему-то позеленевшее лицо друга. — Ты чего? — поинтересовался он.

— Первый раз… расстреливать довелось, — тяжело выдавил Улан и взмолился: — Слушай, пойду я. Ни к чему, чтоб народ видел, как одного из их спасителей наизнанку выворачивает. К тому же, заслышав небесный гром, сейчас сюда могут заявиться еще одни спасатели…

— Ну и что? — пожал плечами Петр. — Спасибо скажут, горилки нальют, сала настругают на закусь.

— Я о том, что надо срочно спрятать оружие, — пояснил Улан. — А заодно патроны, бинокль и баллончик с газом для зажигалок. Ни к чему свои секреты засвечивать. Ты оставайся здесь, наводи контакты, заодно встретишь прибывающих, а я мигом.

— Полушубок мой вначале принеси, а то холодно, — буркнул Петр.

Улан хлопнул себя по лбу:

— Совсем забыл, а туда-обратно по снегу… — он передернулся, скривился и, зажимая рот рукой, ринулся обратно. Уже находясь на отдалении, все-таки выкрикнул: — Плащ рыцарский пока на себя накинь. У него сукно теплое, поверь.

Петр нерешительно поглядел на лежащих крестоносцев, поежился от холода и не без некоторого колебания (напяливать на себя одежду покойников ужас как не хотелось, но морозец был чувствительный) все-таки позаимствовал у одного из убитых его белый плащ. Сукно действительно оказалось плотное и теплое. Если поддеть под него хотя бы рубаху, было бы совсем хорошо, но идти за ней нежелательно, слишком много неотложных дел. Решив, что и без нее при такой безветренной погоде он минут пятнадцать запросто сможет продержаться, Сангре окинул взглядом бывших пленников и со вздохом пробормотал:

— Ну и какие могут быть контакты, когда я на литовском, как на филиппинском. Разве жестами. Или нет, вначале… Ну да, лучше подстрахуемся, чтоб вылизыватель чужих сапог мне в спину не шарахнул, а заодно и помощником обзаведемся, — и он принялся разрезать путы на руках двух лежащих связанных мужиков.

Один из них, громадный как гора, с окровавленной головой, так и остался лежать без сознания, но второй, тоже крупногабаритный, проявил изрядную ретивость. Стоило Сангре отойти в сторону, как тот прытко метнулся к пленному Вальтеру и принялся старательно его валтузить. Немец практически не сопротивлялся. Свернувшись в клубок, он лежал на снегу, время от времени горестно охая.

— Ага, робкий литовский народ воспрял с колен и, сбросив путы, накинулся на вековых угнетателей. Умилительное зрелище, — прокомментировал Петр и властно прикрикнул на разошедшегося мужика: — Ну будя, будя его месить, чай не тесто. Хорошего понемножку. Понимаю, что дойч швайн, но не для того его мой друг в живых оставлял, чтоб ты из него отбивную делал. Рано. Мне еще потолковать с ним нужно. Будя, сказал! — повысил он голос, видя, что тот никак не желает угомониться.

Возымел магическое воздействие лишь посох. Стоило Сангре замахнуться им на мужика, как тот мигом отпрянул от пленника.

— То-то, — буркнул Сангре. — Лучше на поляне приберись, — указал он на разбросанное повсюду оружие, дополнив свои слова красноречивыми жестами, — а я покамест остальных пленных развяжу.

Начал Петр процесс освобождения, разумеется, с самого приятного, то бишь с женщины. Странное дело, пока он бесцеремонно вспарывал взятым у одного из убитых крестоносцев мечом прочную толстую веревку, которой та была примотана к дубу, она стойко держалась, пытливо вглядываясь в своего освободителя. Однако стоило ее освободить, как большущие голубые глаза женщины закрылись и она, потеряв сознание, обессиленно сползла по стволу дерева вниз.

Чуть поколебавшись с очередностью — то ли привести в чувство, то ли вначале отвязать остальных — он выбрал первое как более приятное. Снежок на щеках довольно-таки быстро привел ее в чувство.

— Ну чего ты, малышка? — ласково провел по ее волосам Сангре. — Самое страшное позади и теперь у тебя все будет в порядке.

Женщина не понимала, но тон и жесты были достаточно красноречивы, и она благодарно улыбнулась своему спасителю. Но тут же спохватилась, подняла руку, указав в сторону привязанных. Сама она оправилась быстро. Когда Сангре закончил разрезать веревки, освобождая последнего из пленников — первым делом после своего освобождения мальчишка ринулся к старику — оказалось, что она уже не нуждается в его услугах. То ли обязывало высокое звание жрицы, то ли сказалось крепкое телосложение, но она успела самостоятельно подняться на ноги и держалась на них довольно-таки прочно, не шатаясь. Да и взгляд, скользивший по погромленной поляне, был уверенный, можно сказать, хозяйский.

На всякий случай Петр решил осведомиться у нее, не нужна ли помощь, но не успел — отвлек раздавшийся стон. Он повертел головой, недоумевая, но тут рука одного из лежащих крестоносцев (того самого, кто замахивался мечом) вяло приподнялась и вновь опустилась.

— Вот тебе и на, — удивился Сангре. — Никак Уланчик смазал. Тоже мне, отличник огневой подготовки, со ста метров завалить не смог…

Но деваться некуда, и он поплелся осматривать выжившего. Странно, но дырочка от пули в доспехах, отливающих благородным стальным цветом, красовалась там, где надо — напротив сердца. Однако очнувшийся тем не менее помирать явно не собирался. Ухватив Петра за руку, стал шептать ему что-то. Голос был слабый, прерывистый, но, как ни удивительно, некоторые слова оказались для Сангре знакомыми. Он напряг память и вспомнил… деда. Еще в детстве тот учил внука испанскому. Ну да, точно: «жизнь», «смерть», «поклон» (интересно кому), «Христос», «бог»… Но больше всего его умилило слово «Арагон». Помнится, именно оттуда прибыл и юный мальчишка Виктор Хосе Мануэль Сангре.