Валерий Елманов - Нам здесь жить

Последовала многозначительная пауза. Друзья нерешительно переглянулись. Хотя концовка и не прозвучала, но и без того было понятно, что это приглашение, следовательно, надо дать ответ. Петр, сомневаясь в своем мастерстве деликатного отказа, вопросительно оглянулся на Улана, но тот молчал.

Однако Гедимин и сам заподозрил, что согласием не пахнет и, не желая выслушивать отказ, отступил. Дескать, спешить с принятием решения ни к чему, но чтобы дорогие гости сами могли убедиться в его гостеприимстве, он завтра приглашает их к себе в новый стольный град Троки. Думается, они не пожалеют. Да, он помнит, что им довелось много странствовать по свету и сталкиваться со всякими диковинами. Но в такой славной охоте им наверняка не доводилось участвовать.

Улан продолжал молчать. Вздохнув, Сангре взял инициативу на себя.

— Мы весьма признательны великому кунигасу всей Литвы за высокую оценку наших скромных достоинств, — промямлил он, тщательно подбирая слова и досадуя на помалкивавшего друга, но тот вдруг перебил его:

— И с радостью принимаем его приглашение.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Гедимин, предупредив: — Значит, завтра поутру и выезжаем, — и он, довольно улыбнувшись, вышел.

Опешив от неожиданности, Сангре недоуменно уставился на друга.

— Я объясню, — торопливо сказал Улан.

— Да уж, сделай милость, — настороженно протянул Петр, — а то я весь в непонятках. Кстати, ты не забыл, что мы вроде в Берестье собирались?

— И очень хорошо, — улыбнулся Улан. — Есть повод долго не рассиживаться в гостях, а уехать побыстрее, не растягивая наше ознакомительное свидание. Мы на него полюбуемся, он на нас — и хватит… для первого раза. А сюда возвращаться нам ни к чему. Дитриха она все равно выкупать не станет, а пленника… Ну куда его везти в таком состоянии? Да и неизвестно, как оно обернется. Следовательно, махнем туда прямо из Трок.

— Погоди, погоди, — остановил друга Сангре. — Давай по порядку и начнем со свидания. Какое ж оно ознакомительное, когда мы с Гедимином дважды совместно пьянствовали? Я и сейчас тебе про него много чего скажу. И что значит для первого раза? Выходит, будет второй?

— Во всяком случае, я очень на него надеюсь, — хладнокровно согласился Улан.

— А на хрена?! — не выдержав, взревел Петр и взмолился: — Уланчик, ты ж не депутат Госдумы, а потому изволь говорить так, чтоб простой народ в моем лице тебя понимал. Мы, между прочим, и без того здесь задержались. Помнится, ты там что-то тренькал за Галицкую Русь, а мы до сих пор в Литве, — Улан открыл было рот, но Сангре повелительным жестом остановил его. — Ша, вьюношь, не рассыпай здесь бисер оправданий. Я знаю, их есть у тебя, но они ни к чему — сам вижу, что у нас все идет правильно и даже лучше ожидаемого. Мы приобрели славу великих непревзойденных полководцев и хитромудрых стратегов, к тому же успели кое-что разузнать за то, с кем шефы Галичины водят дружбу, и я сам не больно-то жажду долгожданной встречи с этими шлимазлами. Хай целуются взасос со своим Евросоюзом, в смысле, клянутся в верной дружбе немцам, ляхам и прочим католикам в костеле в честь этой, как ее там, Маньки Ледяной. Но как я погляжу, у тебя на уме уже не третий, а какой-то загадочный четвертый вариант, а я о нем ни слухом, ни духом. Между прочим, на тайны мадридского двора в силу двадцатипятипроцентного родства со всякими кобельерами и тореадорами имею право я, а не…

— Нет никакого четвертого варианта, — перебил Улан. — Просто я не стал тебе рассказывать подробности третьего, и ты решил, что наша цель — Галицкое королевство, — он виновато шмыгнул носом. — Но поиск пороха — дело долгое и свободного времени у нас предостаточно, а ты, помнится, как-то заикался насчет внесения нашей лепты в святое дело объединения Руси.

— Ну-у, было, — согласился Петр. — Не отрекаюсь. Но для этого нам надо ехать…

— Не надо, — отрезал Улан. — Слушай внимательно.

Но рассказывать о своем замысле он не торопился. Поднявшись с лавки, он задумчиво прошелся по комнате. Сангре продолжал сидеть, внимательно наблюдая за другом. Тот шагнул к столу, где стояла чернильница с несколькими гусиными перьями, а на углу лежали несколько чистых листов бумаги. Неторопливо выбрав перо, Улан провел по острию пальцем, удовлетворенно кивнул и, обмакнув его в чернильницу, нарисовал на листе три круга. Один был побольше, второй поменьше, а третий совсем маленьким. Помахав бумагой в воздухе, чтоб чернила быстрее просохли, он показал рисунок другу, спросив:

— На что похоже?

— Если ты собираешься мне на досуге преподать пару уроков из Лобачевского, то я в его загадочной геометрии дуб дубом, — предупредил Сангре.

Улан вздохнул и пояснил:

— Большой — Русь, поменьше — будущая Украина, самый маленький — Белоруссия. Был один-единственный славянский народ, а стало аж три. Или нет, четыре, а то и пять, — и он провел в среднем круге две черты, разделив его на три неравные части.

— А почему ты поделил Украину? Крым имеешь в виду? Или Галичину с юго-востоком, которые, к гадалке не ходи, тоже вот-вот от Киева откачнутся?

— Откачнутся, — согласился Улан. — А почему?

— Козе понятно, — пожал плечами Сангре. — У одних фашисты всем заправляют, этот, как его, кривошатунный сектор, а другим неохота жить в бандитском государстве, если это вообще можно назвать жизнью.

Улан покачал головой.

— Это, дружище, всего-навсего ускоряет процесс неизбежного раскола, не более. Будь иначе, они рано или поздно все равно разбрелись бы в разные стороны — чересчур разные. И вера, и менталитет, и многое другое. А из-за чего наступили различия? Да из-за того, что проживающие на этих территориях долгое время жили в разных государствах. Одни в Польше, а потом в Австро-Венгрии, другие в Литве и далее в России. Третьих же, что на юго-востоке, сейчас вообще нет, появятся аж лет через шестьсот, причем отовсюду, образовав эдакую солянку, и, понятное дело, родными для первых двух им тоже никогда не стать. Вот мне и подумалось, что если бы каким-то образом всех славян, пока у них нет никаких глобальных различий, вновь соединить под одно начало, под одну крышу, — и он, обмакнув перо в чернильницу, обвел круги, — то потом ни у кого и мысли не появится насчет отделения.

Петр задумчиво посмотрел на лист, почесал в затылке и мрачно произнес:

— Вообще-то я имел в виду Владимирскую Русь и то, что к ней прилегает: Псков, Новгород, Рязань и так далее. А твое предложение… Помнится, ты всегда называл меня мечтателем и прожектером. Сдается, мои прожекты — не что иное как мелкая пыль под слоновьими копытами твоего утопического плана. Это ж невозможно.