Валерий Елманов - Нам здесь жить

— Гляди, гляди, — то и дело толкал он в бок друга, — как лихо он забульбенил когерентный посыл на квантовом уровне. Не-е, у мужика минимум третий дан по кинематике чёрной теквон-магии, поверь мне. В таких делах я влет секу. А вот с бубнами и барабанами сплоховали, маловато. Эх, им бы «Бони-М», совсем иной разгуляй бы получился. Пару раз «Бахама-мама» исполнить и все — религиозный экстаз населения обеспечен.

Правда, смотреть человеческие жертвоприношения он не смог — отвернулся в сторону и только временами страдальчески морщился, когда порывы ветра от огромного костра доносили сладковатый запах горящей человеческой плоти. Впрочем, Улан тоже не глядел туда, предпочитая устремлять взор повыше — на темное ночное небо.

Познакомились они и с семейством Гедимина, хотя и не со всем. Его жену Ольгу Всеволодовну они повидали всего однажды — женщине нездоровилось. К дочерям, выведенными ею к гостям, друзья особо не приглядывались, а из сыновей кунигаса в Троках находились всего трое — два самых младших: подросток Любарт и кроха Явнут, да один из старших, будущий победитель татар Ольгерд. Остальные же были отправлены отцом в различные уделы на практике постигать княжескую науку управления, включая и первенца Монтвида, находившегося в старой столице Керново, как бы замещая там своего отца.

Впрочем, Ольгерду тоже вскоре предстояло уехать в Витебск, но не для постижения княжеской науки, а для женитьбы на тамошней княжне Марии. Вообще-то он должен был укатить на следующий после приезда друзей день, однако дважды откладывал свой отъезд, принимая участие чуть ли не во всех беседах Гедимина с Петром и Уланом и пытливо буравя своих собеседников голубыми, похожими на отцовские глазами. Отличие в цвете зрачков было незначительным, но если вглядываться… Если у кунигаса они были серовато-голубыми, напоминая отблеск хорошо начищенного меча, когда в нем отражается небо, то у Ольгерда голубовато-серый цвет зрачков больше походил на булатный клинок. Словом, у отца — железо, у сына — сталь.

Он и Улана с Петром слушал иначе, чем Гедимин. Тот, к примеру, когда речь вновь зашла о хитроумном взятии Христмемеля, подкидывал и свои предложения, пускай и запоздалые: «А еще лучше, если б вы… Надо было… А вдобавок стоило…». Ольгерд же помалкивал, таил от всех свои идеи, но чувствовалось — их у него невпроворот, так и просятся на язык. Но удерживал их в себе сын кунигаса, не выпускал наружу. Наверное, потому ему столь сильно понравилась фраза, произнесенная Уланом: «Тогда лишь двое тайну соблюдают, когда один из них о ней не знает». Он долго смеялся, а затем попросил ее повторить, очевидно, чтоб крепче запомнить.

Щекотливого разговора с Гедимином насчет поступления к нему на службу избежать не удалось. Да и как его избежишь, когда Улан успел отличиться и во время их отдыха. Как-то разговорившись с кунигасом по поводу усовершенствования защиты литовских замков, он посоветовал взять себе в помощь саму природу, а точнее — реки.

Если кратко, речь его сводилась к устройству возле некоторых замков плотин или водохранилищ — в зависимости от того, что позволяет рельеф местности. Разумеется, возводить их под маркой устройства водяных мельниц, чтобы об истинной цели ни одна зараза, кроме князя, не знала. Зато в случае нападения немцев литвины могут в любой момент выпустить на свободу буйный шквал воды и он запросто сметет любое войско, стоящее на его пути. Зимой, конечно, этот способ неприемлем, спору нет, зато если вражеское нападение случится летом…

Неман, конечно, для такого не годился, уж больно широкий, это ж какое водохранилище надо делать, да и берег литовский высоковат, а вот реки помельче… Взять, к примеру, Вильно, подле которой литовский князь сейчас затеял очередное строительство. Учитывая, что новый град расположен на высоких холмах, а следовательно, ни одно наводнение ему не страшно, можно запросто соорудить в одной из низинок чуть выше по течению…

Называется, ляпнул на свою голову. А Гедимин не будь дураком и уцепился. Мол, давай, а то такого еще не бывало и спецов у него нет. Опять же сам говорил про соблюдение тайны, следовательно, кого попало к строительству не привлечешь. И пришлось Улану весь следующий день разъезжать по окрестностям нового города Гедимина, выбирая подходящее для водохранилища и плотины места. Уже затемно он вогнал в качестве условного знака последнюю из жердей, отгородив ими подходящую низинку неподалеку от Вильно.

Затем пришел черед чертежей, работу с коими он закончил лишь к исходу вторых суток. Рыть местным аборигенам, согласно раскладу Улана, предстояло много, но овчинка того стоила. А наутро, заполучив все чертежи (последний из них Буланов завершил накануне за полночь), пораженный скоростью его работы и обширными познаниями, Гедимин высказался напрямую. Мол, когда они покончат с делами, связанными с выкупом, ему бы очень хотелось увидеть их у себя на службе.

И вновь напомнил, что вера тех, кто ему служит, для него значения не имеет. Конечно, лучше бы они поклонялись Перкунасу и прочим богам, но не беда если Аллаху или Христу. Взять, к примеру, Давида, тоже приехавшего издалека, из Пскова, и хотя он верит не в того Христа, что Сангре, но ведь в Христа, а не в Перкунаса, и что с того? Главное, он храбр, умен, верен, а потому ныне не просто наместник Городно, но и всех западных земель, включая Берестье. И Гедимин держит его буквально у сердца, о чем наглядно свидетельствует и то, что он с ним породнился, отдав ему в жены свою дочь Бируте и разрешив перекрестить ее в Екатерину. И далее, так сказать, для усиления впечатления, последовал заманчивый намек. Мол, вообще-то дочерей у него еще много и кое-какие как раз в самом соку, так что…

Друзья переглянулись, и Улан осторожно ответил, что многое будет зависеть от того, насколько успешно закончится у них затеянное. Такая уклончивость кунигасу, судя по его помрачневшему лицу, не больно-то понравилась, но вслух он свое недовольство никак не выразил. Правда, на всякий случай уточнил, не собираются ли чужеземцы пойти на службу к его южным соседям.

Услышав в ответ короткое и твердое «нет», Гедимин удовлетворенно кивнул и предложил добавить людей для их охраны в пути, но оба, не сговариваясь, наотрез отвергли его предложение. И обязанными быть не хотелось, да и ни к чему они. Помимо Локиса с Вилкасом и Яцко у них имелось еще семеро дюжих широкоплечих воинов, выделенных Кейстутом из числа тех, кто участвовал в спектакле под Христмемелем — куда больше?

— Но этим, думаю, не побрезгуете, — заявил слегка раздосадованный их отказом Гедимин и стянул с мизинца золотой перстень. В центре оправы красовался большой синий сапфир с вырезанным на нем трезубцем. — Пока мы в Литве, стоит показать его любому человеку, и он непременно окажет вам помощь. В том даю вам свое слово, — твердо заявил князь, сурово добавив: — И скорее железо превратится в воск, чем я возьму его обратно. На того же, кто откажется помочь, пускай обрушится гнев Перкунаса и всех прочих богов на небе и мой на земле.