Валерий Елманов - Нам здесь жить

— Хо-хо, — самодовольно подбоченился Сангре. — Во-первых, дед моей бабы Фаи. Причем чистокровный русак.

— И все равно раз прапрадед, это всего одна шестнадцатая, — быстро прикинул Улан. — Дальше.

— Во-вторых, дед у мамы Гали.

— Тебе он прадед, то есть еще осьмушка. Еще.

Петр наморщил лоб, с минуту вспоминал и наконец проворчал:

— А куда больше? Может, тебе этого мало, а мне так вполне.

— Тогда подведем итог, — невозмутимо кивнул Улан. — Сплюсовав перечисленное тобой, получаем три шестнадцатых или менее двадцати процентов. Так вот Гедимин по сравнению с тобою в два с половиной русее. Это если по крови.

— То есть?

— У него мать — минская княжна, я выяснил. И жена Ольга Всеволодовна родом из Полоцка.

— Помнится, Кейстут как-то назвал ее мачехой.

— Правильно, потому что она вторая. Но и первая тоже из Полоцка. Ее Агафьей Всеславной звали. Между прочим, двоюродная племяшка жены Александра Невского. Вот и получается, что это литовцам впору передергиваться, поскольку Кейстут с Ольгердом уже на три четверти русаки, а в том же Ягайле вообще одна осьмушка литовская останется. Между прочим, поляки не смотрели на то, что Ягайла был практически русским, а польской крови в нем вообще не имелось. Они его все равно и на своей принцессе женили, и королем Польши поставили. В смысле женят и поставят, — торопливо поправился Улан и возмущенно напустился на Петра. — И вообще, мы чего обсуждаем — национальность будущего государя или освобождение Руси от татар?! Лучше посмотри, сколько плюсов получит будущая держава. Гедимин и полководец от бога, и правитель приличный, а уж какую мудрую политику проводит по отношению к русским князьям, принимаемым под свою руку — залюбуешься. Мы старины не рухаем, а новины не уводим, — процитировал он слова кунигаса. — Опять же возраст у него приемлемый, еще двадцать три года будет править, а если его не убьют при осаде орденского замка, а уж мы постараемся, предупредим про якобы очередное видение, то и все тридцать, никак не меньше. Ну и наследники у мужика — залюбуешься.

— М-да, Кейстут и впрямь симпатяга парень, — согласился Петр.

— Ольгерд не хуже. Помнишь, я рассказывал, как он в середине этого века разгромит татар, причем силами одного Литовского княжества. А теперь представь, что у него появится возможность воспользоваться военными и людскими ресурсами Твери, Москвы и прочих русских земель. Думаю, тогда Куликово поле действительно вполне реально организовать на полвека раньше, особенно если удастся, как ты предлагал, внести в Орду раздрай, чтобы они поначалу сами друг из дружки кровушки нацедили. Про Галицкое королевство молчу. С такими силами Гедимин его полякам нипочем не отдаст — себе заберет, когда тамошние правители скончаются. А тевтонов он вообще с лица земли сотрет. Я имею в виду с прибалтийской земли. Вот тебе выход в море и возможность торговли с Европой, притом цивилизованно, через двери, а не через форточку. Кстати, при наличии альтернативных морских портов и Новгород Великий станет куда сговорчивее. Впрочем, не думаю, что он вообще будет сильно брыкаться, поскольку Гедимин, в отличие от Александра Невского, слово свое всегда держит, подписанных договоров не нарушает и на их исконные вольности посягать не станет.

— Все равно мне с твоим предложением сразу не свыкнуться, — тяжело вздохнул Петр. — Слишком оно… оригинально. Опасаюсь, как бы при переработке русского хрена в литовский криенас не получилась хренотень с хреновиной.

— Но мы ж не сами и не завтра Гедимину корону предлагать станем, верно? — усмехнулся Улан. — Потому и предлагаю прокатиться на несколько деньков в его Троки, присмотреться к нему повнимательнее, а заодно и разговор соответствующий завести насчет смены веры. Ну и насчет короны тоже. Вскользь, в виде шутки. А уж после возвращения из Берестья, когда обстряпаем повторный выкуп твоего Бони и заберем деньги, можно начинать думать, как половчее начать претворение нашего замысла в жизнь.

— И все равно как-то оно, — замялся Петр. — Все понимаю, да и не рискуем мы ничем, авось нам здесь не жить, но… А ты не подумал, что нам попросту не успеть довести это до конца?

— Подумал, — с готовностью кивнул Улан. — Но ведь тут, как мне кто-то говорил, главное начать, идею соответствующую подкинуть, огоньку поднести, а разгорится оно и без нашего участия.

— Ладно, — после недолгого колебании решительно махнул рукой Сангре. — Прокатимся, не жалко, — и он процитировал:

— Я это к тому, — пояснил он недоумевающе уставившегося на него другу, — что не просто пригляжусь к Гедимину. Я этого язычника под микроскоп засуну и каждый микроб в нем на ощупь проверю, на ощупь, — и он сурово погрозил пальцем.

— Само собой, — охотно согласился обрадовавшийся Улан…

…Время в Троках они провели чудесно. И хотя Сангре иногда втихомолку ворчал, а вечером, слезая со своей лошади, болезненно кривился, но и ему понравилась охота, организованная для них по повелению Гедимина. Наверное, есть нечто эдакое в каждой особи мужского пола, будоражащее кровь в погоне за диким зверем, не говоря о победоносном финале: кто кого, ты или… Да и противники были достойные: вначале кабаны, а затем неистовые дикие зубры, в сравнении с коими домашние, пускай и матерые быки, выглядели новорожденными телятами.

Петру уже не мешало незнание литовского языка — успел он его освоить. Не ахти, конечно, по минимуму, но вполне сносно, чтобы при случае изъясниться — дали себя знать занятия с Локисом и Вилкасом, но особенно ночи, проведенные с вайделоткой.

— Оказывается, наилучший способ обучения иностранным языкам — это постель, — констатировал Сангре. — Не иначе, все дело в положительных ассоциациях во время уроков. Они, знаешь ли, стимулируют. Как знать, если б у нас в академии немецкий преподавала такая же коза, а не старичок предпенсионного возраста, может, я сейчас и на дойчландском тарахтел лучше Штирлица.

Ну а под конец им оказали великую честь — допустили присутствовать на священном жертвоприношении Перкунасу, состоявшемся в самом главном капище Литвы, на Турьей горе близ луки, образуемой впадением Вильны в Неман, в так называемой долине Свинторога. Да и как не допустить, ежели состоялось оно в честь взятия Христмемеля, а кто главные виновники этого?

То-то и оно.

Огромные костры, разведенные вблизи гигантского деревянного изображения бога Перкунаса, величественная фигура жреца, взывающая к нему, и все остальное внушало невольное уважение к происходящему действу. Впрочем, исключительно со стороны Улана. Для Петра это театрализованное представление так и осталось «развлекаловкой».