Константин Калбазов - Фаворит. Сотник [Litres]

Кузьму искать не пришлось. Он сам нашелся. Добрыня вовсе не собирался покрывать того, через кого на его голову свалился целый ворох неприятностей. А потому сообщил, что искомое лицо должно будет появиться с открытием кабака.

Пьянствовать Кузьма не пьянствовал. Но кружечку-другую пива пропускал. Да и пообедать где-то нужно. Потом он исчезал на сутки, вновь появляясь на следующий день к открытию. Даже наводки свои приносил, когда приходил обедать.

Кузьма на вид оказался обычным нищим. Вот так пройдешь и не запомнишь. Тщедушное сложение, если не сказать болезненная худоба. Козлиная бородка, нечесаные всклокоченные волосы, торчащие, как пакля. Хитрый бегающий взгляд. Или он забегал только сейчас, потому как мужичок буквально нутром почуял опасность.

– Дернешься – пристрелю, – наведя на посетителя пистоль, пообещал Иван.

Тем временем Фрол преградил собой дверь, перекрыв пути отступления. Оно бы куда надежней приласкать его для начала. Но Иван велел мужичка не трогать. Не хотелось начинать знакомство с мордобоя. Ему ведь нужно заполучить этого кадра с потрохами.

– Чегойтость, господин хороший? – Кузьма даже подогнул ноги, изображая страх.

Ясное дело, и впрямь испугался, но по взгляду видно, что его мысль сейчас работает с неимоверной быстротой. Вот молодец. Ему прямо в глаза смотрят два черных провала стволов, позади стоит самый натуральный душегуб, в груди испуганной птицей бьется страх, а он ищет возможность вывернуться из безнадежной ситуации.

– Кузьма, ты лучше не дергайся. Вот ей-ей, так будет лучше. Хотели бы прибить, уже прибили бы. Арестовать – уже скрутили бы. Но я хочу с тобой поговорить. А потому просто присядь вон за тот столик в уголку. Заодно и пообедаем. Мы тоже уж проголодались. И хватит изображать из себя тварь дрожащую. Не то точно сочту тебя бесполезным и пристрелю.

– Да чего вам надо-то, господа хорошие? Я ить…

– Кузьма, – повысив голос, оборвал его Иван. – Чтобы ты знал, мы те, кого сегодня ночью пытались убить по твоей наводке. Будешь дальше изображать дурня, значит, пользы от тебя никакой. А тогда уж с чистой совестью на небеса. Выбирай, – изобразив самую добродушную улыбку, предложил парень.

– Добрыня, поснедать принеси. Как всегда, – вдруг преобразившись, попросил Кузьма.

О как. Выпрямился, приосанился, бородка торчком, голос звучит твердо. Эта метаморфоза удивила даже Добрыню, что было видно по его ошарашенному лицу. Ну ни дать ни взять агент под прикрытием, сбросивший с себя маску. Впрочем, только ассоциация, и не более. Этот субчик работает на себя, и никак иначе.

Устроились друг напротив друга. Копытов все так же стоит в сторонке, не вмешиваясь в разговор и приглядывая за тем, чтобы кабатчик и его прислуга держались подальше. Ну и кабак открывать не дает. Вышибала уже снаружи перед входом, заворачивает всех страждущих, ссылаясь на мифическую занятость хозяина.

– Значит, так, Кузьма. Выходов у тебя два. Первый – ты работаешь на меня, с платой не обижу. И второй – я тебя сведу на съезжую, и уже к завтрашнему утру ты будешь болтаться в петле.

– Не больно ли ты скор? – недоверчиво хмыкнул Кузьма.

– Добрыня тут сказывал, что ты все обо всех знаешь, даже то, чего они сами о себе не ведают.

– Ну, то он приукрасил.

– Карпов моя фамилия. Иван Архипович Карпов.

Едва это услышав, Кузьма даже поперхнулся от неожиданности и вперил в парня внимательный взгляд. Не испуганный, а именно внимательный и изучающий. Потом пришел к какому-то выводу и недовольно крякнул.

– Сотенный Измайловской сотни? – все же уточнил нищий.

– Он самый.

– Н-да. А ить и впрямь скоренько можешь отправить на виселицу. Небось еще и кабатчика видоком выставишь, – решительно отправляя в рот ложку с кашей, произнес Кузьма.

– Выставлю. До него мне дела никакого. Любого из их братии возьми, и грехи на всех будут одни и те же. А так, глядишь, еще и пригодится. Как думаешь, будет благодарен за то, что петли избежал?

– Аки верный пес. Правда, до поры. А как возможность сыщется, так и предаст без оглядки, – пренебрежительно махнув в сторону кабатчика, пояснил Кузьма.

Потом вновь решительно подхватил очередную порцию каши и усиленно заработал челюстями. Интересно, если он всегда так питается, а не баландой какой, то отчего такой худющий?

– Ну так и ты таков же будешь. Только обернусь к тебе спиной, как ты в нее ударишь.

– А может, и не ударю.

– Может, и не ударишь. Коли опаску иметь будешь.

– И в чем моя опаска?

– А то ты сам мне поведай. Ну, чего глядишь? Коли тебя прихватить не за что, так ты мне бесполезен.

– И тогда в петлю?

– Именно.

– А как служить тебе соглашусь?

– Поначалу стану платить тебе, как поручику, по пять рублей в месяц. А дальше будет видно. Станешь хорошо служить, и больше положу.

– Это что же мне делать придется?

– А то же, что и сейчас делаешь. Знать все о тех, о ком я скажу. Ну и мне докладывать, ясное дело. Семья есть? Да ты не молчи, мил человек. Говорю же, коли ухватить тебя будет не за что, то только на съезжую. И учти, клятвам да слову честному я не верю.

– И сам не держишь? – невесело ухмыльнулся мужичок.

– Сам держу. Всегда. Потому как добрую славу никакими деньгами не купить, а только прожитыми годами. Но тебе у меня веры нет. А потому повторяю вопрос. Семья есть?

– Ну, есть, – с кислой миной ответил Кузьма.

Оно, конечно, семья – это… Но выбор не особо велик. Пусть он этого парня видит впервые, но слышал о нем многое. И ночное происшествие, о котором нищий уже знал, тоже говорило в пользу сотенного. Ить не объявился, учинил тайный сыск и теперь сидит перед ним, условия ставит. И сомнений никаких: если Кузьма не согласится, повесят его, и вся недолга. А там, глядишь, еще и о семье выпытают да счет учинят.

– Где проживают? – продолжал расспрашивать Иван.

– Село Осиновка в десяти верстах от Москвы, – поведал мужик и добавил: – Овечкины мы.

– Село вольное?

– Вольное.

– И что же ты так-то? Чай, и земельный надел есть. Ты давай говори, Кузьма, мне тебя до себя допускать, а потому я знать должен.

– Да лет двадцать назад неурожай случился. Голод пришел в дом. Вот и подался я в Москву на паперть. А там завертелось, в привычку вошло.

– Семью-то поднял?

– Поднял. Надел брательник старший возделывает с сыновьями. А я так деньгу в дом несу. И получается поболее, чем с надела. Дом поставили – чисто хоромы.

– Сам-то что же, бездетный?

– Троих Господь прибрал. Трое живы-здоровы. Девки уж, почитай, невесты. Сын же в школе при академии учится. Я его на полный кошт определил.

– О как! И все на милостыню?

– Чего спрашиваешь, коли сам знаешь, что не только на нее, – обреченно проговорил мужик.