В Бирюк - Понаехальцы

Фактория, билборд, явочная квартира, телеграфная станция, постоялый двор, склады… Не «укреплённая», но «крепенькая» городская усадьба.

Мы стремительно, по сути — за одну зиму освоили нижнее и среднее течение Оки. «Мы» — потому что основная тяжесть лежала на моих приказных головах. Я мог только «пальчиком помановение» исполнять — времени не хватало, другие заботы одолевали.

Такое, «многоголовое», «змей-горыночное» продвижение, по общему, единожды составленному, всем понятному, регулярно сообща корректируемому, плану оказалось более эффективным, чем были бы мои «одноголовые» поползновения.

Я сужу по эффективности Живчика. У него была в начале некоторая фора, больше ресурсов, но к весне оказалось, что мы добираемся до конкретных местностей, людей, проблем — раньше его.

В начале весны я мог уже ставить на этом направлении достаточно нетривиальные задачи. Но о том — позже.

Смерть Калуза с семейством, переход Живчика в Рязань, исчезновение с политической карты «Святой Руси» Рязанского княжества — оно вновь стало называться Муромским — занимали не только нас. Очень занервничал Боголюбский.

До сих пор, не смотря на разные крамолы и меж-княжеские негоразды, всё было довольно устойчиво: в Залесье три князя. Суздальский — самый могучий, Муромский — самый слабый, Рязанский — самый растущий.

Суздальские не давали Рязанским съесть Муромских. Калауз «подымался» на беженцах с юга, смелел, взбрыкивал, получал по носу, на некоторое время успокаивался.

Теперь в Залесье — только два князя. Прежняя система балансов — сгинула. Живчик по духу — совсем не Калауз. Но, унаследовав его владения, унаследовал и интересы этих владений. Конфликты — объективно существуют. Как новый Муромско-Рязанский князь их будет решать?

Я эти вещи понимаю умозрительно, на уровне теории игр. Боголюбский — спинным мозгом русского князя.

Едва он понял, что «власть переменилась», как наплевав на дороги, погоды и этикеты, кинулся в Рязань. Не с войском пока, но с… достойной свитой.

Выразил соболезнования, постоял над могилками, помянул племянницу… И, прижав Живчика взглядом на поминальной тризне, негромко сказал:

– Коломну и Серпейск — мне.

Мне эту сценку потом пересказывали раза четыре. Чем дальше, тем «завитушек» больше. Видимо, Живчик испуганно икнул и ответил:

– Ну.

Андрей удовлетворённо кивнул и перешёл к мелочам. Всё левобережье Оки уходило к Суздалю. Включая даже приречные селения, поставленные напротив Рязани и Переяславля. По сути — пригородные посады, только что за рекой. Неразумно, но…

Право для Суздальских, Владимирских, Ростовских купцов торговать в Рязанской земле беспошлинно, право прохода, выдача татей…

Тут Живчик малость воспрянул и перевёл стрелки на меня:

– А мы всех татей — во Всеволжск гоним.

Расхрабрившись, он выложил Андрею и те изменения по ограничению рабовладения, которые он ввёл по моему совету.

– Погоди. А как же без вывоза? Вот взяли шишей. Ободрали плетьми, продали в холопы. А кому? Никто местный их не купит. Они ж сбегут и здесь шкодничать будут. Их всегда дальние купцы брали. А ежели мыто — по полста гривен с головы, то не возьмёт никто. И куда их?

– А во Всеволжск. Оттуда не бегают.

– А цена?

– Ой, и не говори, Андрей Юрьевич. «Зверь Лютый» прижимист — даёт две ногаты за ходячую голову. Считай — задарма. Да только… Его каторги людишки больше торга в Кафе боятся. Говорят… врут конечно… будто он души из людей вынимает. И в кости старые заключает. До самого Страшного Суда. Брешут, поди. Хотя, палец мёртвый у него на груди — сам видал.

И перекрестился.

Живчик энергично сносил враждебную ему Рязанскую верхушку и позволял себе многое.

Впрочем, и позиция у него выигрышная: он единственный живой взрослый потомок первого Рязанско-Муромского князя Ярослава Святославича, сына Оды Штаденской, внука Ярослава Мудрого.

Такое вдруг образовалось «бутылочное горлышко». Подождать ещё лет пятнадцать — поднялись бы сыновья Калауза да и собственные сыны выросли. Стало бы князей много. Рязанские, пронские, елецкие, коломенские, муромские… Сейчас — он один. Ни рязанцам его выгнать да другого позвать, ни Боголюбскому какого-нибудь брата-дядю-племянника на стол посадить. Теоретически — годен любой из рюриковичей. Но их же много! — Значит — никто.

Боголюбский очень не любит попадать в ситуацию «обязаловки». Когда за него кто-то другой решает — что ему делать. Не то, чтобы он хотел Живчика сковырнуть, но то, что он этого не может — раздражает.

Гнев его обратился на меня.

Что я каким-то образом причастен к смерти Калауза — он учуял.

«Cui prodest? — кому выгодно?».

Этот древнеримский принцип — на Руси вполне понятен. Главных выгодополучателй от смерти Калауза с семейством — двое: я и Живчик.

Живчик в конфликте с Калаузом — от рождения. Как первый раз глаза открыл — так и началось. А я — фактор новый. И про «свежий» наезд Калауза на меня в части хлебных заград. пошлин и дел судебных — Андрей в курсе.

«Post hoc, ergo propter hoc» — тоже из древнеримского мудрствования: «после этого, значит вследствие этого».

Отождествлять последовательность и причинность — неверно. Но именно эта идея лежит в основе суеверий, примет, «магического мышления». Здесь многие сходно думают.

С другой стороны — я ж не в «лествице». А вот для Живчика гибель Глебовичей — малолетних сыновей Калауза — вопрос власти, наследования.

Андрей знает как погиб князь Глеб — сгорел на пожаре. — И? Храмы божьи на «Святой Руси» горят регулярно. И люди гибнут во множестве.

Присутствие Акима… Не улика — Аким в тот момент сидел в порубе.

Парень, который следом за ним пришёл… ничего странного — решили к посольству торг добавить. Приказчик чуть запоздал.

Бабёнка с ним в лодке была. — И чего? Дура. Попёрлась на своего любовника посмотреть да и сгорела.

Люди Всеволжские в Рязани были. Но не в Кроме. А что Акима сразу из поруба вынули — так суматоха была, пожар тушили, ворота распахнуты стояли. Всеволжские «меньшие людишки» господина своего кинулись выручать. «Правильные слуги» — так и должно.

Это всё — потом, когда уже полыхнуло.

Андрей нутром чуял. Но поймать хвостик, зацепиться — не мог.

Изнурительно. Как комар жужжит в темноте спальни. Вроде и не кусает, а… Раздражает.

Все эти княжьи страсти-мордасти проходили для меня фоном. Я занимался заготовками, беседами с главами родов мари и мещеряков, что приходили ко мне на Стрелку, расселением присылаемых ко мне литваков и рязанцев. Ежедневно к Окскому двору приставали лодки, лодии, барки, плоты… с людьми. Их надо было принять, обиходить, разместить…