Борис Батыршин - Крымская война. Соотечественники [litres]

Адашев скромно потупился.

– И что, их тоже в расход? – спросил другой юнкер. Он стоял, опершись на пехотную трехлинейку с прикрученным телескопом; его трубка была аккуратно замотана чистой портянкой и перевязана шнурком.

– Да нет, зачем? – пожал плечами Штакельберг. – По зубам вдарили прикладами и погнали к свинячим чертям.

– А я говорю, надо было их тоже! – сумрачно сказал Михеев, до сих пор не принимавший участия в разговоре. – Они-то Сашеньку не пожалели…

– Как вы можете так говорить, Николай?

Голос у доктора Геллера оказался высоким и каким-то надтреснутым. Упомянутое пенсне – и верно, без одного стеклышка – хирург держал в руке и для убедительности им размахивал.

– Вы так молоды, а уже привыкли к жестокости! Саша, душенька, скажи ему! Да, ужасы Гражданской войны делают из многих чудовищ, но надо как-то этому сопротивляться! У вас вся жизнь впереди, как можно прожить ее в ненависти?

Михеев промолчал, лишь глянул на Фаддея Симеоновича исподлобья.

– Господин врач, а как вышло, что вас забыли? – спросил Адашев. – А его превосходительство уверял, что госпиталя давно отправлены?..

Геллер поднял на юнкера глаза – голубые, по-детски яркие. Адашеву сразу сделалось неловко, будто он случайно сказал тому что-то обидное.

– Я телефонировал в канцелярию начальника порта… да. Целых три раза. Обещали прислать грузовик, солдат. Мы ждали, но никто не приехал, а телефон перестал отвечать. Я послал санитара, был у нас один, из малороссов. Фамилия у него забавная такая – Пидпузько… Но он почему-то не вернулся.

– Сбежал, мерзавец. – Адашев сплюнул под ноги. – Решил не тратить время на всякую ерунду, а заняться спасением собственной драгоценной персоны.

– Эй, господа, что у вас там за дискусьён? – раздалось с борта крейсера. – Шустрее, Михеев, а то так и провозитесь, пока красные не придут!

– Вольно вам, Виктуар, советовать, – лениво ответил Адашев. – Нет чтобы помочь товарищам и поискать тали и грузовую сетку. Раненых мы сдали, осталось эти сокровища мировой мысли. На себе по трапу тягать – комплекция не позволяет, тут нужен Поддубный или господин Моор-Знаменский. Тот в цирке рояль на спине носил, причем вместе с тапером. Ну а мы люди слабосильные…

И кивнул на кули с книгами, которыми был завален кузов второго грузовика.

– Где я ее вам возьму, князь? – удивился караульный. – Матросы все шибко занятые, некого спросить, сразу посылают по такой-то матери! Мы с утра кукуем в караулах, а третий взвод с добровольцами куда-то умотал на грузовиках. Вернулись все в копоти, в саже, говорят, в городе горят продовольственные склады, мародеры подпалили.

– Куда же патрули смотрели? – удивился Михеев. – Разъезжают, понимаешь, на броневиках, а у них под носом всякая шваль склады жжет!

– Ничего. – Адашев снова сплюнул на доски причала. – Красные придут, умоют их кровью.

– О чем вы, граф? – удивился Штакельберг. – Они же эти, классово близкие! Ворон ворону глаз не выклюет.

– Эй, на пирсе! – снова донеслось с «Алмаза». – Проводите господина врача с дочкой на крейсер. Для них каюту уже подготовили!

Доктор полез из грузовика, прижимая к впалой груди саквояж. Сашенька подхватила отца под локоток, Коля Михеев подскочил, поддержал с другой стороны.

«Ну все, пропал Михеев. Экая семейная идиллия… А жаль, лихой был юнкер!»

– Вы все обмозговали, братцы? – спросил Эссен. – Вот ты, Скрыпник, окончательно решил? Смотри, а то не поздно и передумать. Я буду рад: специалист ты отменный, да и служака, каких поискать.

– Спасибо на добром слове, вашбродие, а только не передумаем, – ответил сорокалетний гальванер с унтер-офицерскими нашивками. – Все мы, одиннадцать душ, твердо решили – остаемся. Ежели надо, бумаги могем подписать, что решились сами, по своей доброй воле. Чтобы с вас, значит, после спросу не было за недостачу.

– Какие еще бумаги… – махнул рукой лейтенант. – Да и кому с нас спрашивать? Я только удивляюсь: что вы тут-то забыли? Трудные времена, а будет еще труднее…

Гальванер усмехнулся в усы.

– Мы, вашбродие там, в ихнем будущем не только ананасы с мороженым трескали да фильму всякую по этому… тивизиру глядели. Мы еще и учились. Так что, воля ваша, а дорожки наши расходятся. Здесь простые люди наново жисть строят, так мы им малость подсобим. Знаем небось, какая она должна быть… и какая не должна. Верно я говорю, братва?

Матросы закивали.

– Так что, прощевайте, вашбродие, и легкой вам дороги! А у нас и тут дел невпроворот.

– Ну, коли так… – медленно произнес Эссен. – Коли так, то и вам, братцы, удачи!

– А позвольте полюбопытствовать: когда отбываете?

Эссен кивнул на «Можайск» с «Помором».

– Эти два утром, с восьмой склянкой. С ними семеро наших уходят: мичман, двое кондукторов да четыре матроса.

– Захотели, значит, легкой жизни. – Унтер покачал головой. – Что ж, виноватить не стану: намаялись люди, наскитались. Пущай теперь булок с маслом пожуют.

– Хлобыстов, из кочегарки, семью с собой везет, – вставил сигнальщик Рубцов. – Уж как радовался, когда разыскал! Я, говорит, в раю земном пожил, пусть и у детишков моих такая жисть будет! Чем они тамошних хужее?

– Ничем, – согласился гальванер. – Пущай. Ежели для детишков – тогда ничего, можно.

– А «Алмаз» когда отправится? – поинтересовался третий матрос.

– После третьей склянки отойдем, если не задержимся. Сам видишь, сколько еще…

Лейтенант обвел рукой штабеля ящиков рядом с укутанным в брезент фюзеляжем «Сопвича».

– Тогда мы, вашбродие, братве малёха подсобим с погрузкой. На прощание, значить.

«Наше пребывание в Севастополе подходит к концу, и самое время подвести итоги. Войска Фрунзе остановились и ждут, избегая решительных действий. Наши боевые пловцы сменили морскую стихию на земную твердь и разбойничают в тылах красных: режут линии связи, указывают цели «Финистам». Махновские банды, подступившие к городу с приморского направления, удалось отбросить сравнительно легко. К сожалению, об этой угрозе узнали слишком поздно; рота Константиновского училища, больше суток держащая оборону против «армии украинских повстанцев», понесла тяжелые потери. Зарин предложил юнкерам отправиться с «Алмазом», подробно растолковав, куда на самом деле мы собираемся попасть. Надо ли говорить, что предложение было с восторгом принято?

Поразительно, как много удалось сделать «попутчикам» за столь короткое время: суда эвакуационного каравана готовы, погрузка заканчивается, моряки и юнкера рыщут по городу и с упоением предаются мародерке. В казармах управления порта развернут фильтропункт: отбирают тех, кто отправится с алмазовцами. А вот куда предстоит попасть, они не знают. В курсе только юнкера, Стогов и Глебовский; остальные рассчитывают добраться до Константинополя, а вместо этого окажутся… впрочем, вряд ли при Николае Первом им будет хуже, чем при «красном терроре».