Борис Батыршин - Крымская война. Соратники [litres]

– Так сети же! – объяснил боцман, исподтишка показывая греку немаленьких размеров кулак. – А на дне чего только не валяется! И скалы, и мачты шаланд, которые потонули, корабли тож. Ежели сеть зацепится – бросать ее, што ль? Сети, вашбродие, денех стоют, и немалых, эдак рыбак никаких средствов не напасется! Привязывают, значить, бочонок, али доски кусок, заместо буйка и зовут ентого самого Косту. Он ныряет, сеть освобождает. Ежели надо – разрежет немного, потом починят, дело-то нехитрое…

– Ясно, – кивнул минер. – Сети, значит… Нет, на этот раз ничего резать не надо. Мы идем вдоль берега, двумя кораблями, раскинув трал. Идем медленно, как только минреп зацепим – даем гудок и останавливаемся. Потом вы, мичман, на барказе подгребаете к мине, Коста ныряет и крепит к минрепу конец. А дальше либо «Заветный», либо это корыто, – он кивнул на лениво дымящий в полукабельтове от миноносца пароходик, – подходит и лебедкой вытаскивает якорь мины. Она всплывает, мы ее стропим и поднимаем на «Заветный». Ну а дальше дело наше, до вас не касаемо.

Прапорщик Кудасов кивнул. Боцман почесал в затылке и посмотрел на торчащие из воды мачты «Агамемнона».

– А она, вашбродие, не шандарахнет? А то вона какие корабли топило, чего от нас останется?

– Наши мины имеют форму шара, – терпеливо пояснил Красницкий. На этот вопрос он отвечал уже в десятый раз за сегодняшний день. – Сверху на шаре торчат эдакие рожки. Они из свинца, мягкие, чтобы сминаться, когда ударятся о днище. Ежели не сомнутся – не шандарахнет.

– А ежели сомнутся? – опасливо осведомился боцман.

– Не будете своими дурацкими лбами о них колотиться – так и не сомнутся. – Мы, когда мину с борта в воду сваливаем, она же не взрывается, верно?

– Ну, ежели не взрывается, тогда конечно, – кивнул севастополец. – Мы, вашбродь, за пароходом на веслах пойдем. Как вы гудок дадите – мы тут как тут, ея, сатану, и зацепим. Не сумлевайтесь, все сделаем. Верно, Коста?

Взрыв ста килограммов тротила разнес барказ в щепки вместе с двенадцатью гребцами, боцманом, бедолагой Кудасовым, и греком Костой. Страшный удар сотряс миноносец, корма на мгновение поднялась из воды, а потом осела так, что вода захлестнула и палубу, и кормовую семидесятипятимиллиметровку Канэ, и пять вытраленных мин, уже принайтованных на кормовых слипах. Красницкого швырнуло на кожух вентилятора, и он едва устоял, схватившись за проволочную растяжку. Острая боль пронзила руку, а «Заветный» повалился на правый борт, потом на левый. Мимо Красницкого, хватаясь за что попало, пронеслись матросы во главе со старшим офицером. Водяной столб, в котором испарился несчастный барказ, уже осел, по воде расходились грязно-пенные круги, плавали какие-то обломки.

Мичман шагнул к борту, качнулся, ухватился за леер – руку снова пронзило болью. «Кажется, сломал»…

– Паберегися! Не стой на дороге, зашибу!

Старший боцман, оскальзываясь на покосившейся палубе, спешил на ют. За ним матросы аварийной партии волокли свернутый длинной колбасой шпигованный пластырь. Следом за ними торопливо шагал командир миноносца. Увидев Красницкого, он остановился.

– Сильно ранены, голубчик? Ступайте в лазарет, сейчас велю вас проводить.

Мичман посмотрел на свою ладонь. Она была залита кровью.

– Нет, Николай Алексаныч, ничего страшного, просто кожу содрало, ну и зашиб немного.

– Вот и славно! Тогда пойдемте посмотрим, что у нас на корме…

Придерживая поврежденную руку, Красницкий пошел вслед за командиром. Боцман с пятью матросами уже возился у борта, заводя концы для подводки пластыря.

– Что ж, господа, подведем итоги. – Лейтенант Краснопольский отставил в сторону недопитую чашку чая. Аврал, продолжавшийся два с половиной часа, до предела вымотал всех офицеров миноносца. Буфетчик подал чай и бутерброды, и теперь измученные люди торопливо поглощали горячую жидкость и куски ветчины на толстых ломтях хлеба.

– Федор Григорьич полагает, что при попытке зацепить мину оборвался минреп и мина всплыла. По несчастью – точно под днищем барказа.

Красницкий торопливо закивал:

– Да, может быть, рымболт на якоре был с трещиной и держался на соплях. А может, дело в креплении на мине, теперь уж не понять. Она бы и сама скоро сорвалась и всплыла, а тут мы со своим тралом. Дернули – вот крепление и не выдержало!

– Нам, в сущности, повезло, – заметил артиллерист миноносца мичман Сидорин. – На десяток футов ближе к корме – и так легко мы бы не отделались. А так – потеряли перо руля и баллер, правый дейдвуд покалечило, вал погнуло. Дыра в корме не такая уж и большая, в доке быстро залатаем. Шпангоуты, правда, повело, это неприятно.

– У правого винта лопасть оторвана, – добавил инженер-механик. – Мой Каряков нырял, смотрел, говорит, как ножом срезало. Остальные согнуты в дулю, как их выправлять – бог весть.

– Выходит, господа, отбегался наш «Заветный», – сокрушенно покачал головой командир миноносца. – Сейчас зацепят нас на буксир – и в Севастополь.

– А толку? – уныло отозвался механик. – С такими повреждениями не справиться. Дыру в обшивке залатаем-с, не здесь, так в Николаеве. Запасной винт есть, за третьей трубой принайтовлен – как с постройки, на заводе его прикрутили, так и стоит. Перо руля с баллером с грехом пополам тоже можно изготовить. Но вот отремонтировать и отцентрировать валовую линию местными силами – это уже танцы с бубнами-с… Операция крайне сложная и ответственная. Чисто заводская работа, у нас – и то не везде такое сделают-с…

Офицеры угрюмо молчали. Они успели осмотреть мастерские порта и понимали, что такой ремонт находится далеко за пределами возможностей севастопольцев.

– Как рука, Федор Григорьич? – осведомился Краснопольский. – Фельдшер говорит, перелома нет?

Мичман кивнул. Рука болела и почти не гнулась, но не жаловаться же на такие пустяки, да еще и в кают-компании?

– Нет – и слава богу. Вы, голубчик, возьмите своего кондуктора и с десяток матросов. Надо бы до завтрашнего вечера мины все-таки вытралить. Сколько их там еще осталось, полдюжины?

Из записок графа Буа-Вильомэза

« 29 сентября . Сегодня, в 3 часа пополудни, покончил с собой адмирал Гамелен. Не вынес позора – на совещании, состоявшемся на борту флагманского «Вилль де Пари», ему пришлось выдержать жесточайший шквал упреков. Сент-Арно взбешен тем, что ему пришлось бесславно отступить, так и не начав по-настоящему сражения; Раглан же и Лайонс, спасшийся с подорванного миной «Агамемнона», не могли упустить случая и не расквитаться с нами за недавнее унижение. Они оба подвели итог вчерашнего страшного дня и по очереди заявили, что разгром флота, по существу, поставил всю армию на грань катастрофы. А виной тому флот, и в особенности – трусость и предательство самого Гамелена, бросившего эскадру.