Юрий Рудис - Хроники Порубежья

— А чего, — проявил тактичность Иван. — Тоже дело. Тепло, светло. Стоишь себе, такой весь продвинутый комсомолец, на груди табличка…

— Давай уж, Иван Иванович, приступай к народной дипломатии.

— Сейчас, — натуральный кузнец глубоко вздохнул, набирая в грудь побольше воздуха.

После первых его слов, за дверью наступила мёртвая тишина, которая не прерывалась, пока не прозвучали последние аккорды. Иван в сильных и образных выражениях охарактеризовал, как водится, самих осаждающих, их ближайших родственников, подробно остановился на медицинских аспектах происхождения всех вместе и каждого в отдельности. Предсказал их дальнейшую печальную судьбу, акцентировав внимание на некоторых её пикантных подробностях, и вообще, поведал много еще чего интересного. Лишь один раз, в самом патетическом месте, за дверью раздалось истерическое хихиканье, тут же заглушенное звонким звуком затрещины, прозвучавшим резко, как пистолетный выстрел.

После того как отзвучали раскаты этого шедевра ораторского искусства, у Сани никаких иллюзий относительно ожидавшей их участи уже не оставалось.

— Ладно, уроды — сказали за дверью. — Пошутили? Посмеемся.

И снаружи началась какая-то нездоровая суета.

— Ветками обкладывают, — наконец определил Иван. — Гаси огонь. Скоро тут и без того будет дышать нечем.

Но Митька огонь гасить не собирался, а наоборот, скрутил еще один бумажный жгут и, запалив его от первого, почти догоревшего, поднял над головой, рассматривая что-то под самым потолком. — Саня, смотри, надпись такая же, как в баре.

Саня, поднял голову и прочел написанное латинскими буквами на стене имя архитектора Витрувия. Смертная тоска охватила его. Что они сделали не так? В каких-то двухстах метрах большой город жил вечерними заботами, а тут вот-вот взовьются к небу языки пламени, в которых, как мотылек, влетевший в огонь свечи, исчезнет его, Саши Тимофеева, жизнь. Между тем, Митька, дались ему эти письмена, ждал ответа.

— Да что тут такого, — процедил Саня. — Слышал же, кафе здесь было летом. Ну, и нацарапал грузчик какой-нибудь от нечего делать. Хотя, с другой стороны, что же это за грузчик такой был? Да и хрен с ним.

— Все равно странно, — с бессмысленной горячностью произнес Митька, всматриваясь в латинские буквы.

— Чего там? — спросил Иван. — Запасной ли выход нашли?

— Цицерон наш! — Саня неприязненно покосился в его сторону. — Нет тут никакого запасного выхода.

— Ну, нету так нету, — Иван вслушался в трудовой шум снаружи. — Димитрий, посвети вниз.

— Зачем? — не поворачиваясь, спросил Митька, поглощенный изучением загадочной надписи.

Тут между кузнецом и Акимушкиным произошёл короткий, но горячий спор, относительно того, какой тактики им следует придерживаться. Кузнец оказался сторонником немедленных действий, предложив вооружиться, чем Бог послал, и пойти на прорыв. Митька же, соглашаясь в принципе с тем, что так или иначе, выходить им отсюда придётся, настаивал на том, что следует выждать удобного момента, когда огонь, разложенный осаждавшим, как следует разгорится. Он надеялся, что свет в этом случае будет бить в лицо противнику, и вообще, в дыму и копоти легче будет убежать.

— Ладно, будь по-твоему, — наконец сдался натуральный кузнец. — Зажигалку верни.

— Держи.

Иван сделал шаг к Митьке и, поскользнувшись, опёрся рукой об стену.

— О! А это что такое?

— Стой так, не убирай руку, — Митька торопливо загасил свой бумажный факел. — Ничего себе.

— Фосфор, что ли? Или краска флюоресцентная.

— Не похоже на краску-то.

— Чего там у вас? — Саня на ощупь двинулся к ним.

— Подходи, увидишь.

Саня сделал ещё один шаг.

— Опа, — раздался голос Акимушкина. — Потухло.

— Ага, — отозвался кузнец Ермощенко. — Выдохлось. Ты ничего не делал?

— Нет. Вон, Санька чего-то там шебуршился.

— Я шагнул разик, — поспешил оправдаться Саня.

— А ну, шагни обратно.

— Так?

— Снова зажглось. Саня, стой, не шевелись.

Потом, на протяжении многих дней, Саня Тимофеев десятки раз пытался восстановить в деталях события этого вечера, надеясь отыскать ключ к происшедшему, и всякий раз ему казалось, что какая-то важная подробность выпала из памяти. Слишком трудно было поверить в то, что всё было только игрой случая, и ничем более. Казалось, что где-то в этом стремительном движении наслаивающихся друг на друга эпизодов, можно отыскать кончик путеводной нити, которая укажет ту единственную точку, вернувшись в которую можно будет переиграть всё обратно.

Но это будет потом.

А пока, раздраженный загадочной вознёй своих спутников, чувствуя себя лишним на этом празднике жизни, Саня привстал на цыпочки и наклонил голову вбок. Сначала он увидел только тусклое зеленовато-молочное свечение, затем кто-то, кузнец или Митька, чуть подался в сторону, и Саня увидел с десяток или чуть более того маленьких огоньков, словно стая светляков присела на бетонную стену.

В другое время Саня скорее всего не нашёл бы, в том как они расположены, никакого смысла. Но сейчас мозг его, возбужденный близкой опасностью, взвинченный дракой и выпитым алкоголем, работал с лихорадочной чёткостью. И уже через несколько секунд со всей очевидностью ему стало ясно, что светящаяся картинка делится две половины. Нижняя — изображение человеческой ладони, направленной вверх. Что обозначает верхняя половина, Саня с ходу понять не сумел, но это было явно что-то очень знакомое, не было сомнения, еще чуть-чуть и он сообразит, что именно.

Казалось бы, в той пиковой ситуации, менее всего должна была их трогать эта россыпь огоньков на стене забетонированной ямы, вот-вот могла стать их братской могилой. Но была в этих огоньках какая-то завораживающая притягательность. Ведь не только Саня, человек по своей природе пытливый и любознательный, словно прикипел к ним взглядом, пытаясь понять, что они значит, но и Акимушкин с кузнецом, люди реальные, теряли драгоценные, возможно последние, минуты своей жизни, топчась около стены.

— Тихо! — вдруг сказал Иван. — Машина, вроде. Кажись, сюда едет.

— Может менты? — понадеялся Митька.

— Всякие чудеса бывают. Может и менты.

Звук автомобильного мотора стал громче и вдруг затих.

— На аллее стали, — определил кузнец Ермощенко. — Ну, да, дальше-то не проехать. Только не менты это.

Увы, он был прав. Наверху послышались приветственные возгласы, и скоро в бункере резко запахло бензином.

— Вот, суки, — с чувством произнёс Митька, неохотно отрываясь от созерцания стены. А кузнец наклонился, пошарил у себя под ногами и выпрямился с двумя кирпичами в руках.

— Булыжник — оружие пролетариата или наш несимметричный ответ Керзону. Держи.