Юрий Рудис - Хроники Порубежья

Неказистые укрепления Речицы, все эти оплывшие валы, подгнившие частоколы и не доведенные до верха стены, скрывали город на удивление обширный, хоть и выстроенный явно без определённого плана. Деревянные дома, среди которых попадались даже двухэтажные, стояли в беспорядке, каждый из них представлял центр усадьбы, огороженной высоким тыном, за которым, кроме жилых домов, теснились хозяйственные постройки.

Видно было, что город закладывался с большим запасом, в расчете на грядущий приток населения. Поэтому свободного места в нем было много. Кое-где на сотни шагов простирались пустоши, на которых паслись козы и коровы.

Пустоши сменялись кустарниками и даже, на первый взгляд, не тронутыми, участками настоящего леса. Но стоило пройти еще немного, и вот уже заборы стояли впритык, чуть ли не налазя друг на друга и узкие улочки между ними образовывали настоящий лабиринт, который опять сменялся просторными выгонами.

Бросалось в глаза, что те, кто чувствовал себя достаточно сильным, норовил выбрать место для жилища попросторней. Тут и дома были покрепче и ограды повыше. Те же кто на себя полагался не очень, предпочитал жаться к таким же как сам.

Впрочем, лачуги и землянки тех, кого сохранность своего добра не беспокоила, были натыканы, вообще, как попало и где угодно, будь то край оврага или болотина, значения не имело, лишь бы земля была бросовая, на которую никто более сильный не польстится.

Река Древица делила город на две неравные части, одна из которых, Верхний город, располагалась на высоком мысу, образованном при впадении Древицы в Млынь. Здесь располагалась резиденция наместника и склады, куда из года в год свозилась дань, предназначенная для готфских королей. Здесь же квартировало и три сотни готфских ратников, составлявших то ли личную гвардию наместника, то ли его конвой, потому что начальствующий над готфскими воинами подчинялся не наместнику, а непосредственно королю. Деревянный широкий мост связывал Верхний город с другой, низменной, частью Речицы, Заречьем. Через этот мост пролегала и единственная улица Речицы, в полной мере заслуживающая звания улицы, замощенная дубовыми плахами, она начиналась от главных ворот крепости и вела прямо к воротам резиденции.

Теперь по ней, во всю её ширину, текло воинство Воробья, а по обеим сторонам стеной стояли горожане, вооруженные, как для битвы. Вид их и выражение лиц нельзя было назвать особо радостными, большинство смотрело угрюмо и недоверчиво. Впрочем, их можно было понять, оборвавшиеся и исхудавшие за время лесных скитаний, пришельцы смотрелись на фоне сытых и чисто одетых обитателей Речицы, как волки среди стаи дворовых собак. Сходство это усугублялось еще и тем, что они шли молча, тогда как хозяева громко обмениваясь нелицеприятными впечатлениями, не упуская ни малейшего повода для выражения своих чувств. Они преувеличенно громко смеялись собственным шуткам, бросали вызывающие взгляды, но за всем этим ясно проступали страх и неуверенность.

Справедливости ради надо сказать, что эта неприязнь разделялась далеко не всеми горожанами, к тому же многие из них обнаруживали среди людей Воробья своих знакомых и родичей, некоторые из которых числились погибшими, но тон задавали явно не они.

Воробей, казалось, был совершенно не удивлен недружелюбным приемом, он ехал впереди с невозмутимым лицом, даже не глядя по сторонам. Воины же его, вошедшие в город беспорядочной толпой, не дожидаясь команды, сбились плотнее, и шли теперь, ряд за рядом, не отвечая на насмешки, а на не частые приветственные возгласы реагируя разве что быстрой улыбкой или коротким взмахом руки. И даже обоз, следовавший в хвосте колонны, в обычное время бывший постоянным источником всякой смуты и беспорядка, сейчас смотрелся как вполне боеспособная часть. Грозно гремя колесами, его телеги катились, ощетинившись копьями и рогатинами, на которых еще виднелись следы крови. А женщины, сидевшие в повозках, уже не считали нужным сдерживаться. Оскорбленные и раздраженные тем, как их встретили горожане, и не понимая причины этого, они на каждое слово отвечали тремя.

Между тем, ни самого Войта, ни еще кого-нибудь из городской верхушки не было видно. Из чего можно было сделать вывод, что официальная часть церемонии встречи еще впереди. Так оно и оказалось.

Войт, сидя на высоком белом жеребце, закутавшись в малиновый плащ, ждал на пустоши, перед мостом. Его свиту составляли несколько десятков конных, облаченных в богатые одежды, за спинами которых застыли ровные ряды готфских мечников. Блестящие яйцевидные шлемы и круглые черные щиты готфов придавали зрелищу мрачную, чтобы не сказать угрожающую, торжественность.

Ивану все меньше нравилось происходящее. Легкий холодок в груди — верный предвестник заварухи, постепенно обретал осязаемую форму. Но похоже было, что никто не разделял его беспокойства, даже Митька, ехавший обочь, с таким же как у всех, бесстрастным, одеревенелым лицом. Ясно было, что предупреждать о чем-нибудь бесполезно. Да и о чем, собственно, мог предупредить Иван? О враждебности, явственно исходящей от вооруженной толпы горожан и которую он чувствовал всей своей кожей? Но подозрения, как говорится, к делу не пришьешь. Поэтому оставалось следовать за воеводой, уповая на то, что он знает что делает.

Когда до неподвижной фигуры наместника оставалось десятка три шагов, Воробей придержал коня и, подняв правую руку, учтиво приветствовал Войта, словно видел его сегодня в первый раз.

Войт выслушал его, благосклонно кивнул и разразился ответным словом, смысл которого сводился к тому, что он рад видеть доблестного воеводу в своем городе и приглашает его держать совет с лучшими людьми.

Затем наместник изобразил намерение слезть с лошади, но только наклонил туловище и замер, словно в задумчивости, исподлобья поглядывая на Воробья, который, будто не замечая этого взгляда, деловито спрыгнул на землю. Только после этого спешился и Войт. Они пошли навстречу друг другу, обнялись и троекратно поцеловались под одобрительный крик присутствующих. При чем кричали все, и горожане и люди Воробья. Иван с удивлением обнаружил, что и сам орет что-то, хоть и маловразумительное, но определенно позитивное. Холодок в груди растаял.

Воинский строй сломался и рассыпался. Горожане смешались с пришельцами. От былой настороженности не осталось и следа, напротив, люди, полчаса назад, казалось, готовые скрестить мечи, теперь общались с преувеличенной любезностью, которая, впрочем, станет понятной, если принять во внимание, что большинство из присутствующих, конечно, не желало кровопролития, и искренне радовалось мирному исходу встречи.