Дмитрий Янковский - Знак Пути

– Так чего делать, княже? – уже веселее спросил паренек. – Ты говори, не тяни зазря.

Князь не спешил, словно хотел оттянуть решающий миг. Уж сколько раз посылал людей на смерть, да что людей, целые воинства, но разве к такому можно привыкнуть? Может быть в этом и есть самая тяжкая княжья доля – ответственность за других. Князь, он и не принадлежит себе вовсе, а потому должен принимать такие решения, которые как по сердцу ножом. Но надо… Надо! Кому-то все равно нужно нести этот груз… А потом бессонными ночами таращиться в темноту, вспоминая имена и лица тех, кого уже никогда не увидит. О, Боги! Сколько же этих имен! И с каждым годом все больше и больше… Если бы из мертвых можно было составить рать, то не было бы ей равных по силе. Гибнут ведь самые лучшие!

Имел ли он право сдавать Киев без боя? Наверное да. Ведь так погибнут только эти, а иначе перебили бы всех и спалили город дотла. Вот оно! Ответственность… Жертвовать лучшими ради всех остальных. Одним ради многих. Но разве от этого легче?!

– Ладно, слушайте… – наконец вымолвил он. – Микула, ты знаешь куда выходит задняя стена княжьей конюшни? Хорошо…

Он начал объяснять задания склонившимся к столу витязям, раскладывая для наглядности куски бересты. Слушали его молча, стараясь не пропустить ни единого слова, а солнце медленно карабкалось вверх по серой стене неба, словно отмеряя отпущенные мгновения жизни. Стало совсем светло, тугой свежий ветер бесшабашно гулял по городу, поскрипывая настежь раскрытыми ставнями, будто не замечая того, что он один такой вольный, бесплотный, а люди должны делать то, что должны.

Староста западной окраины Киева всегда с гордостью носил свое грозное имя, намекающее на неусыпную бдительность и возможность видеть то, что для других остается скрытым. Да, его не зря звали Тризором – не было в пределах его власти такого, чего бы не знал и не ведал, но для этого приходилось держать ухо востро, поскольку западная окраина – не самое благополучное место.

Раньше все было иначе… Западная окраина шумела радостным многолюдьем, хотя богатеи там, ясное дело, не селились. А много людей – большая власть. И хорошие деньги с податей.

Кроме тех податей, которые назначал князь, Тризор выдумал несколько тайных, присущих его неспокойным владениям. Он, к примеру, стал брать мыто с игорных зазывал, а кроме назначенной виры за совершенные убийства, брал с татей виру как бы вперед. А то вдруг их потом не поймают! Нет уж, все должно быть во власти, ничего нельзя отдавать на откуп случайностям.

Власть всегда заботила старосту больше всего и дело тут даже было не в деньгах, которые и без того складывать некуда, а в том сладком чувстве, когда тебя чтят, уважают, слушаются и боятся. Но крепкая власть требует не только крепкой руки, но и крепкого глаза, а уж в этом Тризор Богами обижен не был. Ему удавалось засунуть нос в каждую дырку, знать все не только о жизни главарей городских шаек, но чуть ли не о каждом тате или о торговке с базара.

При Ярополке он наверняка дошел бы до самых верхов, но тут власть сменилась, а еще хуже, что сама западная окраина, после того как три года назад там пересохли все колодцы, впала в безвестность. Почти весь честной люд разъехался по вновь построенным теремам и избам, а во владении сорокалетнего Тризора остались немощные старики, живущие в трухлявых землянках, бездомные бродяги и тати, ставшие чуть ли не местными князьями.

А вместе с владениями впал в безвестность и сам староста. Владимир уже не кликал его на общий сбор, не посылал гридней для поддержания порядка, а пришедшие поляки и вовсе не замечали, западной стороны сторонились, понимая, что она не стоит усилий, потраченных на нее.

И вот в таких мрачных думах шел Тризор с базара до своего обветшалого терема, а два хмурых безоружных тельника устало топали за спиной. Туго набитая калита била в бок богато расшитого кафтана, стянутого серебряными бляхами пояса, мягкие сапоги на толстом каблуке проминали давно не выметавшуюся пыль на дороге. Эта одежка, да добрая еда с питьем, были теперь единственной радостью – больше и деньги-то тратить не на что, разве что зашибить кого, да уплатить виру.

Терем стоял на холме, возле одного из последних годных колодцев, а кругом него притулились с десяток обжитых изб, как молочные поросята возле свиньи. Без воды жизни нет, а таскать от рыночной площади в гору, очень уж тяжко. И вдруг Тризор разглядел в стороне от жилья необычное оживление – десятка три крепких молодых мужиков расселись среди заброшенных изб, слушали одного говорившего, оживленно размахивающего руками. Но самое странное то, что даже расстояние в триста шагов не могло скрыть поблескивающего булата у поясов да за спинами. Оружие… Но ведь не поляки!

– Ого… – буркнул под нос староста. – Да тут никак заговор зреет! Ну и дела!

Ум начал привычно взвешивать цену увиденного, прикидывал самые разные варианты, как извлечь выгоду из случайно раскрытой тайны. Первая мысль – выдать полякам. Но что толку? Поляком ведь от этого не станешь! Ну, дадут денег, которых и так без меры, может предложат какой-нибудь захудалый пост при ихнем князе. Нет! Это все мелко… Мелко! А достичь русичу чего-то большего нет и не будет возможности. Нет, надо ставить на своих! Ведь если сейчас подсобить, да если заговор удастся, то кто бы ни был князем после позорно сбежавшего Владимира, а он, Тризор, все равно будет в большой чести, вместе с другими бунтовщиками. Если хорошо подсобить, так можно заработать и гривну на шею… А уж это почет, равным которому сыскать трудно.

Глаза старосты даже блеснули желтоватым светом заветной награды, он живо представил долгую песнь Баяна, прославляющего подвиги бунтарей, а о нем, Тризоре, в честь громкого имени, будет аж три куплета. И собравшиеся в Золотой Палате будут кричать ему здравицы, а он на равных сядет на одну лавку с сильномогучими богатырями. И ворот кафтана заставит портного скроить так, чтоб гривна всегда виднелась, вызывая завистливые и уважительные взгляды многочисленных друзей да редких врагов.

Тризор остановился так резко, что сонные тельники налетели на него как лодьи на песчаную отмель.

– Под ноги глядите, дурни! – ругнулся на них староста. – Распоясались! А ну живо домой, у меня еще дела есть не для ваших глаз. Толку с вас все равно как кобылы перьев – тельник без оружия окромя смеха ничего не вызывает. Ну! Или вас попросить ласково?

Все знали, что гневить старосту стоит едва ли, поэтому тельники хоть и обиделись пустым попрекам, а все же зашагали к терему бодрой поступью. Тризор поглядел им вслед и молвил тихонько:

– На кого ставить, я решил. Теперь надо обдумать саму ставку. Нда… Всему есть цена, но цена гривне из княжьих рук и пиру в Золотой Палате так высока, что тут можно и шкурой рискнуть. Терять все равно нечего.