Александр Калмыков - Спасатель. Злой город.

Все-таки, надо признать, зрелище поединка завораживает, в отличие от скоротечных схваток в обычных битвах. Там ты не успеешь столкнуться с противником, как его уже убьет твой соратник, а ты сам смотришь не столько на враждебника, сколько по сторонам — не обходит ли кто тебя сзади. А тут супротивник один-единственный, вы с ним никуда не спешите и можете показать свое воинское умение во всей красе. Мы били булавами и широким размахом, и коротким тычком, и сбоку, и сверху, и снизу. Делали обманные движения, выписывали хитроумные петли или вдруг вместо, казалось бы, ложного выпада, следовал настоящий удар. Одним словом, очевидцам смотреть на такой бой интересно, а вот поединщики никаких приятных эмоций от схватки не испытывали. Прикрытые лишь легкими кожухами мы не могли полагаться на иную защиту, кроме как на свои силу и умение, а потому ежемгновенно ожидали смерти. Ведь одного мощного удара палицы хватит, чтобы проломить толстую дубовую доску или свалить быка. Поэтому мне было не по себе, когда вражеская булава периодически мелькала в опасной близости от моей макушки, ведь шапка не могла достаточно надежно защитить голову. Ох ты, теперь вообще никак не сможет защитить, потому что Тит задел мой головной убор, и тот, кувыркаясь, улетел за ограду поля . Ого, похоже, Цвень начинает выигрывать по очкам, так что пора брать инициативу в свои руки. Но легко сказать, а сделать трудно. Несколько раз я, пользуясь своим меньшим ростом, пытался поднырнуть под его руку, но каждый раз отскакивал назад. Впрочем, потуги боярина преломить ситуацию тоже особым успехом пока не увенчались.

Однако зрителям подобная неопределенность даже нравилась. Они приходили в неистовство, начинали кричать несмотря на недвусмысленные угрозы стражников и даже забывали делать новые ставки. Кружа по импровизированной арене, я хоть и не отрывал глаз от вопречника, но по отработанной привычке успевал замечать все вокруг: Батый замер, держа в руке недоеденный фрукт. Йисур вращал локтем, пытаясь показать мне какой-то прием. Ярик сжал зубы и машинально держался за рукоять кинжала. Сбыся та вообще закрыла глаза ладонью, но Алсу дернула её за руку и что-то показывала пальцем. Князь Василий выглядел всерьез расстроенным, да и Святослав искренне переживал, так что даже не заметил, как закусил зубами свой длинный ус. Только черниговский посланец Павша Мирославич покачивался на скамье с закрытыми глазами, а потом и вовсе захрапел. Видать, утомился в дороге, бедолага. Отец Григорий, поначалу довольный, теперь следил за поединком встревожено и часто крестился. Видать, переоценил мои силы и только теперь понял, как я влип.

Но и Цвеню приходилось нелегко. Несмотря на всю свою силу он никак не мог пробить мою оборону и потому решил поменять тактику, переложив булаву в шуйцу . А это он зря сделал! Мой брат, с которым я еще в детстве часто фехтовал, левша, так что для меня сражаться с леворуким противником очень даже привычно. Тит, получивший за несколько секунд сразу два чувствительных тычка, быстро сообразил это и снова схватил оружие десницей .

Ну а мне что бы такое эдакое придумать? Ладно, попробуем один старый трюк. Улучив момент и отведя булаву вопречника в сторону, я изо всех сил врезал ему слева в челюсть, благо, что руками пользоваться не запрещено. Хм, не получилось. Тит лишь недоуменно потер подбородок и продолжил биться как ни в чем не бывало. Ладно, тогда применим другую хитрость. Изловчившись, я перевернул свою булаву и ткнул противника рукоятью в область солнечного сплетения. Опять никакого эффекта! Мощный пресс и толстый слой одежды так смягчили удар, что Цвень даже не охнул. Ну, хорошо, тогда подождем атаки и подловим соперника.

Ободренный тем, что я не нападаю, Цвень резво наклонился и вытянул руку с булавой в мою сторону. Мимо, хотя лицо ощутимо обдуло ветерком от здоровенного набалдашника. Еще атака, теперь сверху. Потом сбоку и тут же опять сверху. Я, как мог, отскакивал и отмахивался своей палицей, больше не пытаясь контратаковать. И вот, видя, что соперник лишь уворачивается, а сам не бьет, Тит решил, что я выдохся и настал подходящий момент, чтобы закончить наш спор раз и навсегда. Боярин сделал обманное движение слева и вдруг рубанул меня сверху по плечу. Но вот как раз такого замаха я и ожидал и поэтому изо всех сил врезал вопречнику по запястью. Даже для Тита удар оказался очень сильным. Он выронил булаву, беспомощно повисшую на темляке, и суетливо попытался перехватил её левой рукой. Но сделать это он, конечно, не успел. Быстро отпрыгнув вправо и низко присев, я резко взмахнул булавой и подсек противника точно под колено, отчего он рухнул оземь, как срубленное дерево.

Не дав поверженному опомниться, я наступил на его оружие и, вытащив кинжал, дал последний шанс спастись:

— Отрекаешься ли от навета?

Тит покрутил головой вокруг, убедился, что помощи ждать неоткуда, и нехотя признал свои заблуждения:

— Признаю, что солгал, — попробовал тихонько прошептать Цвень, но его мощный голос прогремел, казалось, на всю площадь, так что признание услышали все. Но это уже была излишняя формальность. Раз я одолел, значит автоматически доказал свою правоту. Отец Григорий уже письменно зафиксировал исход состязания и констатировал, что обвинения сняты.

Не став добивать противника, я со звоном вогнал кинжал обратно в ножны, отвернулся от поверженного боярина и, пошатываясь, побрел прочь с поля. Конечно, многие козельцы остались недовольны финалом поединка и осуждали меня за то, что не прикончил Цвеня. Но в целом вся публика была рада, особенно зрители, довольно звеневшие монетами.

Батый, проявив великодушие, милостиво объявил, что такой великий воин действительно достоин быть посаженым отцом Алсу. А так как царевна требует, чтобы её новоявленный родич бы не менее, чем тысячником, то он, Бату, дарит мне тысячу всадников из числа крещенных куманов. Правда, большая часть подарка пока отсутствует, но скоро появится.

Тем временем отроки Тита выплатили судебную пошлину, а своего господина положили на плащ и быстрым шагом утащили подальше от места его позора. Впрочем, я успел заметить, что саженей через сто «инвалид» встал на ноги и зашагал сам как ни в чем не бывало.

Меня же восторженные болельщики обступили со всех сторон, начали хлопать по плечам и что-то кричать. Конец славословиям положил отец Григорий, отнюдь не смиренно растолкавший всех в стороны. Он пробился ко мне и тихонько заговорил по-гречески:

— Ну, все обошлось, а то я уж волноваться начал. Настойку-то вместо Тита черниговец Павша выпил. Вон, дрыхнет боярин.

— Что? Какую настойку? — я ошалело смотрел на священника, ничего не понимая. — Целебную?