Евгений Войскунский - Очень далекий Тартесс. Роман

День перевалил за полдень. Жаркое солнце Тартесса так накалило палубу, что в щелях меж досок плавилась смола - босой ногой не ступишь. Духота загнала гребцов и матросов в воду: кто плавал возле корабля, кто просто сидел в воде, держась за спущенный канат или за сваи причала. Горгий с завистью подумал о тенистом дворике и прохладном бассейне купца Амбона.

Обедала команда вяло: кусок в рот не лез при такой жарище. Все были в сборе, кроме Диомеда. Еще утром Горгий с несколькими матросами отправился на базар, продал десятка три амфор с маслом и вином - часть за деньги, часть за бараньи тушки, лук и ячменную муку (пшеничную брать не стал - дорога больно). Собрались с базара домой - Диомед привязался, как репей к гиматию: дозволь, мол, остаться ненадолго, еще раз поглядеть на ту диковинную трубу. Прямо малый ребенок. Велел ему Горгий через час быть на судне.

Вот уже солнце за полдень, а Диомеда все нет.

Горгий начинал тревожиться но на шутку. В этом городе держи ухо востро. Припоминал вчерашнюю облаву на базаре. Уж не угнали ли желтые всадники Диомеда вместе с другими бедолагами, не сумевшими откупиться? Денег-то у Диомеда не было…

А может, стоит в гончарном ряду, дует в закрученную трубу, и горя ему мало, обо всем позабыл?

Могло быть и так.

Не выдержал Горгий, пошел на базар - посмотреть, как и что. Портовые закоулки кишели пестрым людом - полуголыми грузчиками, мелкими торговцами, подвыпившими матросами. Горгий скромненько проталкивался сквозь толпу - вдруг навстречу всадники в желтом. Лошади шли шагом, портовый люд спешно очищал им дорогу. Ехавший впереди безбородый человек в высокой шапке держал в руке серебряную палку, обвитую лентами. Потрясал палкой, что-то кричал зычным голосом. Горгий высмотрел в толпе человека почище, моряка с виду, дернул его за рукав, спросил, о чем кричит безбородый. Тот окинул Горгия быстрым взглядом, ответил на плохом греческом:

- Новое царское повеление выкрикивает: отныне считать Карфаген… как это… голой цаплей на кривых ногах.

- Голой цаплей?

- У которой нет перьев, - пояснил тартессит.

- Общипанной цаплей, - догадался Горгий.

- Верно! А ты с фокейского корабля?

- Да. - Горгий поспешил прочь.

Он шагал по пыльной дороге и невольно вспоминал карфагенян - Падрубала и того, молодого, с яростными глазами. Общипанная цапля - как бы не так, думал он, дивясь странному царскому указу.

Издали увидел еще группу всадников - там тоже выкликали указ. Видно, по всему городу разъезжают, чтоб, избави боги, никто не остался в неведении…

Торговые ряды сильно поредели: базарный день заканчивался. Все же Горгию повезло - разыскал тощего гончара с трубой, как раз тот укладывал в возок свой товар. Кое-как объяснились. По словам гончара выходило, что, верно, подходил к нему грек с бородкой, опять пробовал дуть в трубу. Дул, дул, а потом что-то сказал, сам засмеялся и ушел. Куда ушел? Гончар махнул в сторону порта. Больше он ничего не знал.

Ну, не иначе как в винном погребе сидит Диомед, нашел, видно, собутыльника, угощается на даровщинку. Горгий огорченно поцокал языком.

Вернулся в порт, заглянул в одну винную лавку, в другую. Народу всюду полно, а Диомеда нет. Разыскал еще погреб, спустился в душную, пропахшую бараньим салом полутьму. За длинными нечистыми столами ели, пили, галдели люди, моряки по обличью, над ними тучами роились мухи. Какой-то пьянчуга спал, уронив лохматую голову на стол.

Диомеда не было и здесь.

Один из едоков привстал, замахал Горгию: подсаживайся, мол. Горгий узнал в нем давешнего моряка, который объяснял про ощипанную цаплю. Сделал вид, что не заметил приглашения, повернулся к выходу - не тут-то было! Моряк подскочил, ухватился за гиматий, чуть ли не силком усадил.

- Отведай, грек, моего пива, - сказал он, - и все заботы с тебя сразу слетят.

С грубого лица моряка смотрели бесстрашные глаза. Он был молод, борода еще не росла как следует, только пух покрывал загорелые щеки. Нос у него был, как у хищной птицы.

- Мои заботы - не твоя печаль, - сухо ответил Горгий, раздосадованный неожиданной задержкой.

- Верно, грек! - весело воскликнул моряк. - Вот и выпей, чтобы твои заботы и мои печали обнялись, как родные братья.

И он налил Горгию из пузатого пифоса светло-коричневой жидкости и заставил его взять чашу в руки. Пиво было приятное, горьковатое, с резким полынным духом. Ни в какое сравнение не шло с просяным египетским пивом, которое Горгию доводилось пить прежде.

- Э, нет, грек, пей до дна! Вот так. Это не простое пиво - дикарское. На Касситеридах его варят из зеленых шишек. Тебя как зовут?

- Горгий.

- А меня - Тордул.

Сидевший напротив долговязый юноша с изрытым оспой лицом поправил насмешливо:

- Блистательный Тордул.

Моряка будто оса ужалила в зад. Он схватил рябого за ворот, зарычал что-то по-тартесски. Тот дернулся, выдавил из себя несколько слов - должно быть, попросил прощения. Тордул отпустил рябого. В уголках его сжатых твердых губ белела пена. Горгий подивился такой вспыльчивости. Решил: надо поскорей уходить.

- Спасибо за пиво, Тордул, - сказал он. - Мне пора идти.

- Нет, Горгий, - отрезал моряк. - Ты должен выпить еще.

Горгий огляделся. Вокруг сидели и стояли люди мрачноватого вида. Пили, обсасывали бараньи кости. Горгию стало не по себе от устремленных на него взглядов. Уж не ловушка ли? - подумал он.

Однако и виду не подал, что встревожен. Спокойно отпил пива, вытер усы ладонью, сказал:

- Доброе пиво. Нисколько не скисло, хоть и везли его с очень далеких Касситерид.

- С очень далеких Касситерид? Гы-гы-гы… - Тордул будто костью подавился. - Ну-ка скажи, грек, долго ли ты плыл из Фокеи?

- Я отплыл в начале элафеболиона, а сейчас конец таргелиона… [15] Примерно с 15 марта по 15 июня. Значит, три месяца.

- Ну, так очень далекие Касситериды лежат отсюда куда ближе, чем твоя Фокея.

- Вот как. Но плыть туда, говорят, трудно. Там же море как студень и не поддается веслу…

Тордул опять зашелся смехом. Он перевел своим дружкам слова Горгия, и те тоже загоготали.

- Хитер же ты, - сказал Тордул, хлопнув грека по спине. - Но отправить меня на рудник голубого серебра тебе не удастся.

- На рудник? - удивился Горгий. - Послушай, у меня и в мыслях не было…

- Да будет тебе, Горгий, известно, что путь на Касситериды - одна из великих тайн Тартесса. Эй, Ретобон! - крикнул он рябому. - Ну-ка спой греку закон об Оловянных островах.

И Ретобон, повинуясь, прочел нараспев: