Николай Rostov - Фельдегеря генералиссимуса

— Поделился бы со мной своей тайной, Николай. А то уже вся Москва этой тайной гудит, что толпа на Красной площади перед местом Лобным: головы наши с Порфирием Петровичем уже под топор на плаху положили, но палач почему-то все медлит. Или ты нас на своем генеральском шарфе хочешь повесить?

— Хочу! — смахнул локтем со стола фигурки шахматные генерал Саблуков Николай Алексеевич. — Хочу давно тебе, Федька, морду набить за твои шахматные шулерства! Ты хочешь меня из равновесия вывести, чтоб обыграть. Не получится.

Собрал шахматные фигурки с пола, расставил. Цвет себе выбрал белый.

— Первую партию я тебе проиграл. Теперь моя очередь первым ходить. — И сделал свой первый ход.

Эту партию они доиграли до конца, до полного опустошения своих фигур. С королями одними на доске остались.

Игра проходила в полном молчании, как это принято у истинных мастеров этой игры. И только в конце игры генерал позволил себе сказать, когда он съел своим королем рвущуюся в ферзи черную, последнею, пешку Ростопчина:

— Не я о мумии Порфирия Петровича народ твой московский уведомил!

— А кто же? — спросил Ростопчин и посмотрел на князя Ахтарова — и прочитал ему и генералу по памяти ту бумагу, что получил от государя:

— «Дошел до меня слух… Павел». — И вышел не прощаясь.

— Каков молодец! — восхищенно воскликнул князь Ахтаров, когда дверь в гостиной закрылась за Ростопчиным. — Крепко держит удар. Выиграл он у тебя, племянничек.

— Вничью мы с ним, дядюшка, сыграли, — возразил генерал от кавалерии Саблуков. И не было в его словах никакого иного, заднего смысла. Генерал не умел и не любил аллегорически выражаться. И слух о мумии Порфирия Петровича не он распространил — и не его дядя князь Ахтаров. Слух этот, вы не поверите, распространил сам Федор Васильевич Ростопчин!

Время пришло?

Нет, просто замучили его, да и весь народ его московский сплетники лжепророчествами, которыми, мол, Порфирий Петрович, запертый под замок в потаенной комнате у московского генерал-губернатора, на волю тайно вещает.

Пора было положить этим лжепророчествам предел. И он решил выставить мумию Порфирия Петровича на люди. В саркофаг для этой цели со стеклянной крышкой Порфирия Петровича сам положил, никому не доверил; распорядился, чтобы завтра его в Дворянском собрании вместо бала выставили. Глядите, подходите. Может, что-нибудь и вам шепнет, что-то тайное, сокровенное, пророческое!

В общем, обезумел московский губернатор Ростопчин. И был наказан за такое свое безумное святотатство.

Возвратясь с «шахматного турнира», Ростопчин пригласил в свой кабинет, залитый солнцем, драгунского ротмистра Маркова.

Роль сего драгунского ротмистра во всей этой истории с двадцатью пятью пропавшими фельдъегерями настоль загадочна и мрачна, что я чуть было не изменил своему правилу (использовать только подлинные имена и фамилии) — и вторая буковка его фамилии чуть не взяла барьер из третьей буквы — и его фамилия не превратилась в… Мраков!

Удержался. К тому же, господа читатели, вы, наверно, помните случай, который произошел в 1807 году на параде Победы в Париже с драгунским полковником Марковым и двумя императорами — Павлом Ι и Наполеоном!

Нет?

Напомню.

Обходя войска перед парадом, два императора остановились перед драгунским полком. Наш император шепнул что-то на ухо французскому — и тот тут же, не раздумывая, снял со своей груди орден Почетного легиона.

Чтобы приколоть орден к груди нашего драгуна, Наполеону пришлось встать на цыпочки: Марков не слез с коня, а лишь наклонился. Явно, ему не очень хотелось получать сей орден. И все же Наполеон дотянулся до его груди. Тут же драгун дал шпоры своему гнедому, и тот чуть ли не встал на дыбы, чтобы французский император уж точно не смог дотянуться до драгунской щеки. Император имел привычку шлепать награжденных по щеке или трепать за ухо.

С трагически мраморным лицом вошел в кабинет к графу Марков.

Свое драгунское лицо он погасил еще там, на пожаре. Лишь ухмылку он позволил себе оставить, словно она не ухмылка вовсе, а драгунские его черные усы. Но и ухмылку он погасил, узнав, что хочет граф Ростопчин сотворить с мумией Порфирия Петровича.

По возвращению из Тверской губернии в Москву драгун только Порфирию Петровичу рассказал, что произошло в ту ночь на пожаре. После его рассказа капитан артиллерии в отставке тотчас впал в то статуйное оцепенение — а потом превратился и в мумию.

— С таким лицом тебя только к американцам посылать! — не одобрил Ростопчин в который раз лицо драгуна. Солнечный свет кабинета лишь добавил к его лицу торжественной скорби.

— Не посылайте!

— Не послал бы — да больше некого. Ладно, думаю, они с похмелья не поймут, отчего оно у тебя такое. Подумают, что и ты с похмелья. Вот передай этим воздухоплавателям чертовым письмо от князя Ростова Николая Андреевича. Не потеряй, смотри. И им накажи, чтоб не потеряли. Их без этого письма в имение княжеское не пустят. Понял?