Николай Rostov - Фельдегеря генералиссимуса

Через пять минут он войдет в кабинет к старому князю и доложит такое, что старый князь опрометью бросится в коридор, но будет уже поздно. Не успеет он.

Что же такое скажет Христофор Карлович старому князю?

А ничего особенного он не скажет. «Сказочка» нашего Христофора Карловича с математической точностью докажет князю Николаю Андреевичу, что убил полковника Синякова князь Андрей!

Я приведу ее, может быть, в следующей главе. Пожертвую, так сказать, динамизмом своего повествования. Впрочем, я еще не знаю, в какую главку ее помещу. Может статься, что ее от вас утаю.

Вот и княгиня Вера, мать князя Андрея, согласна со мной. Нет?

— Чур… не меня! — гадливо рассмеявшись, выпорхнул за Христофором Карловичем из комнаты управляющий.

Пошел из комнаты и князь Андрей.

— Андре, останься, — крикнула ему Жаннет, но тот даже не обернулся.

Бутурлин с Жаннет остались одни. И что потом произошло, Жаннет никогда себе не простила! Т. е. не простила она себе следующее.

Во-первых, не простила, что не пошла сразу же за Христофор Карловичем.

Конечно, она бы обязательно приказала Бутурлину глаз с князя Андрея не спускать, чтобы юный князь глупостей не натворил. А он их натворит, будьте уверены.

Отец его, князь Николай Андреевич, в комнату к нему в тот момент войдет, когда уже ничего нельзя будет изменить и поправить. Только если Жаннет! Но ей еще Бутурлина надо урезонить. Бутурлин аж весь кипит, гарцует прямо. Был бы просто конь, а не кентавр, непременно бы втоптал нашу бедную Жаннет в этот паркет… словно бы грязь какую!

И, во-вторых, что она женщиной, а не мужчиной родилась. Но это уже не к ней претензии.

Думаю, что и Бутурлин виноват. Не скажи он ей это, может быть, все бы живы были. Впрочем, продолжим. Судьбу не переиграть во всех смыслах этого многозначного слова.

— Зачем ты это сделала, Жаннет? — проговорил Бутурлин, будто какую гадость сапогом от своих ног отшвырнул.

— Дурак ты, Бутурлин. Дурак! — засмеялась Жаннет и неожиданно спросила его: — Неужели ты этой ночью в мою комнату зашел бы, если бы я прежде птицей ночной в парусную твою комнату не влетела?

— Зачем влетела?

— Так люблю я тебя… дурака… конногвардейского. Люблю!

— Жаннет! — рванулся к ней Бутурлин.

Она свой горностаевый халатик скинула — и пуговки на его мундире стала пальчиками своими отщелкивать. Золотыми монетками те пуговицы по паркету покатились. А она уже рубаху с его груди стаскивала, из сапог — и из всего прочего выдернула.

Ножками торс его обхватила. Виноградинки ее грудей он уже губами мял. Яблоко ее царственное, что она между ног своих хранила, живот его холодил.

— Жаннет, но зачем ты его убила?

— Дурачок! — выкрикнула Жаннет. — Его еще никто… Боже! Какая же я дура. — И она вылетела в коридор. За ней устремился Бутурлин.

Потрясающее, скажу я вам, зрелище.

Голенькая гуттаперчевая девушка — и конногвардейский кентавр Бутурлин.

А она уже неслась к двери в комнату к князю Андрею.

— Андре! — крикнула она в распахнутую дверь, но было уже поздно. Князь Андрей нажал на спусковой крючок.

— Стой, дурак! — только и успел крикнуть ему Бутурлин.

— И ты… дурак! — выкрикнула Жаннет. — Шнеллер!

Но все это она выкрикнула в воздухе.

Ее легкое тело уже летело от двери к князю Андрею.

Ноги она свои в том шпагатике и распластала.

Этот ее шпагатик — яблочко ее детское — старый князь и узрел — и дверью хлопнул.

Дверной хлопок с выстрелом слился. Но это уже было не страшно.

Пистолет из руки князя Андрея Жаннет успела выбить.

— Кто же из пистолетов дуэльных стреляется? — потирая ушибленную коленку, сказала она ему и нервно добавила: — Шнеллер хотя бы взвел. Дурачок.

То, что она была в столь пикантном виде, она, конечно, понимала. Но ведь не до пикантности, когда кто-то вдруг вздумает стреляться. И она засмеялась:

— А хороша я была! Вот уж старый князь на меня нагляделся!

— Да нет, — возразил ей Бутурлин. — Даже я не углядел!

— Повторить? — И Жаннет встала на руки и растянула свои ноги в шпагат.

Сей этот шпагат она сделала, разумеется, потому, что в нервном состоянии находилась, но ведь и дым пороховой еще не рассеялся.

Из этого порохового облака только носочки ее пуантовые видны были.

— Бутурлин, принеси мне халат — и сам оденься, — встала она с рук на ноги. — А мне князю Андрею надо кое-что наедине сказать.

Что она сказала князю Андрею, я не знаю. Она ему на ухо прошептала. Может, княгиня Вера мне скажет? Нет?

— Я потом вам скажу, — ответила мне мать князя Андрея и загасила свечу. Было уже светло. — Пишите дальше, — и она вышла из комнаты.

Бутурлин принес халатик горностаевый, и Жаннет халатик плащиком на плечи свои накинула — и опрометью бросилась по коридору к двери, что на половину старого князя вела.

Я, как и князь Андрей, верю, что есть слова на свете волшебные. Для меня слово «опрометью» волшебным было. Поэтому я его в три раза написал.

Первый раз, — помните, когда опрометью дежурный офицер бросился исполнять распоряжение старого князя: позвать в столовую залу полковника Синякова.

Второй раз написал, когда сам старый князь опрометью бросился спасать своего сына от смерти.

И в третий раз, когда Жаннет бросилась спасать от смерти старого князя и..!

Всех она бросилась спасать от смерти. Стотысячную армию Александра Васильевича Суворова она бросилась спасать — и, разумеется, себя, и Бутурлина, и… Поставлю многоточие. Не всех ей удалось спасти. Ведь против нее профессионал играл.

Дверь перед ней не открылась. Она даже чуть не заплакала. И тут ее за руку княгиня Вера взяла — привидение доброе и светлое — и дверь эта бесчувственная перед ними сама распахнулась!

Так, держа Жаннет за руку, княгиня Вера, привела ее в караульную — и тут же растаяла.

— Капитан Миронов! — крикнула Жаннет. — Хватит валять дурака. Ведите меня к полковнику.

Капитан Миронов посмотрел на Жаннет презрительно и сказал:

— Оделись бы, мадам, поприличнее. — И добавил строго: — К тому же, мадам, покойного Петра Владимировича сейчас в гроб кладут. Думаю, это зрелище не для ваших глаз.

— Его обязательно в гроб положат, если вы меня сейчас же не проведете к живому полковнику!

— Вы ошибаетесь… он мертв.

— Смотрите, капитан, я сама найду полковника, но тогда все будут считать, что вы с убийцей заодно.

— Я не понимаю вас, — гнул свою линию капитан Миронов.

Портрет сего капитана мы опишем позже. Пока только скажем, что смерть полковника ему сулила повышение по службе. Он, командир гренадерской роты, назначался бы командиром батальона, так как прежний командир батальона шел бы на должность полковника. И это учел убийца. Невольным сообщником своим он сделал бедного капитана Миронова.