Николай Rostov - Фельдегеря генералиссимуса

На точно таких же условиях должен был стреляться и Бутурлин с полковником Синяковым. Только эти условия были писаны по-русски.

Не находите странным, что эти условия совпадают?

Больше эпиграфов и примечаний в моем романе не будет! Стремительно мы понесемся с горки русской Истории вниз к Истине.

Многих на виражах выкинет в придорожный сугроб. Многих. И не визжать. Дама ведь рядом! Она нас спустит с этой горки.

За дело о двадцати пяти пропавших фельдъегерях генералиссимуса берется Жаннет Моне!

Она спуску никому не даст.

Ну а с армией Суворова — с ней что?

С ней уже все ясно. Но путь от Константинополя до Тверской губернии долог.

Так зачем же весь этот сыр-бор тогда?

А затем, чтобы зло было наказано!

Хотя, господа читатели, я ошибся: с армией еще не все ясно. Есть еще надежда на ее спасение. Но от Жаннет это не зависит. Тех секретных документов, что везли фельдъегеря, в поместье княжеском уже нет. В Москву переправлены, на складах купца второй гильдии спрятаны — и так хитро, что люди Аракчеева все выпотрошили, все перерыли — а не нашли. Им бы, дуракам, сообразить, что сожжены они давно.

Ради одного всего документа было убито столько русских фельдъегерей, — и теперь этот документ по назначению везет фальшивый фельдъегерь к французскому императору Наполеону.

Вот если он его доставит по назначению, тогда армии Суворова конец придет!

Что ж это за документ такой, что из-за него двадцать пять фельдъегерей погибли уже и еще стотысячной русской армии предстоит погибнуть?

Пока не скажу. Политическая игра под названием «Английская мышеловка» в полном разгаре. От ее исхода зависит участь всей Европы.

А Жаннет Моне надо бы поспешить к завтраку. Все ведь уже собрались в столовой зале. Все, кроме нее и полковника Синякова. Восковые фигуры в счет не берем. Их только на обед приглашают — и не каждый день. Только по четвергам.

Так что дожить бы нашим героям до четверга. Может, полегче станет.

В четверг к старому князю воздухоплаватели американские приедут. Глядишь, тайная канцелярия на них отвлечется.

Хотя нет.

Конечно, Христофор Карлович и за американцами углядит, и за нашими героями.

Письма к своим людям он в Москву уже отослал. Ответные письма к четвергу придут. Вот, пожалуй, и все, что я хотел сказать.

А Жаннет Моне на завтрак не выйдет. Так рано она не встает.

Жаль.

Надо бы ей там быть. Надо!

С последним, седьмым ударом напольных часов старый князь вошел в столовую залу. Цепко оглядел пришедших к завтраку. Выхватил взглядом из рассветного сумрака Бутурлина, спросил:

— Убили полковника?

— Нет, ваша светлость.

— Ну и хорошо! — ответил старый князь и жестом пригласил всех к столу. — Прошу! — И все сели за стол.

Христофор Карлович, как обычно, сел по правую руку старого князя. Управляющий было сел рядом с Христофором Карловичем, но князь его одернул:

— Это место полковника. Ваше — рядом.

— Конечно-конечно, — ответил управляющий. — Извините, ваша светлость.

Князю Андрею и Бутурлину были отведены места на самом краю стола. Там они и сели. Пустовало еще два стула. По левую руку от старого князя — для Жаннет — и тот стул, на который хотел сесть управляющий.

Князь Николай Андреевич не выказал обычного своего раздражения по поводу опаздывающих к завтраку.

В столовой зале воцарилась вдруг такая тишина, которая обычно бывает рано утром в июньском лесу.

Прозрачная — как солнечный утренний свет, — но пока еще зыбкая и ознобная, не прогретая солнцем и птичьим пением.

И свет, льющийся с потолка на стол, создавал полную иллюзию летнего лесного утра.

В отличие от Ростопчина, мастера создавать сумраки, старый князь был мастером по части создания солнечного света.

На улице еще звезды не потухли, прихваченная морозом темень смотрела в окна столовой залы, а с потолка солнечный столб света, словно сквозь зеленую листву, падал на стол.

Но в этом солнечном столбе света было всем почему-то ознобно и тревожно. Кроме, разумеется, старого князя. Он был бодр и, я бы сказал, возбужденно весел.

На завтрак всем подали гречневую кашу с молоком, мороженую морошку и простоквашу.

Простокваша была налита в глиняные, облитые глазурью крынки. Для простокваши были предназначены хрустальные стаканы. Каждый сам должен был налить в этот морозный хрусталь из солнечных крынок эту снежную простоквашу.

Официантов за завтраком не было. Старый князь считал, что завтрак — такое чудо, что самому это чудо надо испробовать.

И правда, не посылать же кого-нибудь в утренний лес, чтобы он тебе рассказал, как там хорошо! Самому в этот лес пойти надо.

Вот старый князь и взял крынку, налил из нее себе в хрустальный стакан простокваши, отхлебнул ее из стакана и спросил насмешливо Бутурлина и своего сына:

— А что же ваша Жаннет, господа кавалеры, так долго спать изволит? Или вы ее играми своими ночными измучили, что она, бедняжка, остальные все земные удовольствия проспала?

— Батюшка! — залился краской князь Андрей.

— Молчу… молчу! — захохотал старый князь. — Это твой друг, Бутурлин, в качестве дорожного несессера ее с собой прихватил.

— Ваша светлость! — перебил его Бутурлин.

— Пустое дело, голубчик, ваши дуэли, — ответил ему старый князь. — Я по молодости лет тоже ими баловался. Даже с Александром своим Васильевичем Суворовым на шпагах бился. И трость чугунную носил, чтоб дуэльный пистолет крепче в руке держать. А что за Жаннет вступился, хвалю. Я не оскорбить ее хотел, а вас предостеречь, поучить по-стариковски. Не дорожный она несессер, а женщина. Зачем вы ее в свое приключение взяли? Нехорошо это! Так-то вот, лазутчики вы мои. А что полковник Синяков? — обратился к Христофору Карловичу. — Его-то почему на завтраке нет? Или Бутурлин его не убил, а ранил только? Ведь смертельнейшие кондиции дуэльные выдумали. До конца биться: до смерти чьей-нибудь или до раны смертельной. Промазали, что ли, вы, Бутурлин, — и в полковника попали? Не в ваших же правилах это. О ваших трех выстрелах я наслышан. Поэтому и разрешил эту дуэль. Что молчите, штабс-ротмистр?