Николай Rostov - Фельдегеря генералиссимуса

— Трудное дело вы, государь, замыслили, — ответил Суворов. — На нас ведь вся Европа ринется… турка защищать! Те же австрияки, англичане и прочие народы.

— Не до Турции им будет. Наполеон их колошматить начнет. И мы, конечно, поспособствуем. Так как, согласен? — во второй раз спросил государь — и Александр Васильевич твердо ответил:

— Согласен! Но к этой кампании года два, а то и все три надо готовиться. Пронюхают ведь… бестии. Козни разные строить будут. Могут упредить!

— А вот чтобы не упредили, не пронюхали, душа моя, у меня к тебе просьба есть, большая просьба, великая, тайная. Об этом мы только одни с тобой будем знать.

— И какая же это просьба такая тайная, великая?

— Похоронить мы тебя должны, будто ты умер!

— Вот с какого анекдота, государева, Ростопчин потом свой анекдот списал. Помните мумию Порфирия Петровича? — воскликнул Павел Петрович. — Конечно, в сие, императором задуманное, был, кроме Суворова, еще кое-кто посвящен.

— Не вы ли? — издевательски спросил я Чичикова.

— А хотя бы и я! Что, думаете, мелкая сошка… Павел Петрович Чичиков, куда ему тайну такую знать?! Разумеется, не посвятили бы меня в тайну сию, если бы не я был автором сего исторического анекдота. Государя ведь я надоумил. Что, — расхохотался он мне прямо в лицо. — не ожидали от меня такого фокуса? — И его клокочущее от смеха тело растаяло в воздухе. — До завтра, — услышал его голос. — И смотрите у меня, больше не пейте!

Само собой, я тут же откупорил бутылку с пивом и похмелился после вчерашнего. Потом ко мне в кабинет заглянул Михеич, и мы с ним, что называется, по полной программе оторвались — отвели душу!

— Вот ты скажи мне, Михеич, — спросил я сторожа, когда мы с ним уговорили первую бутылку водки, — дворцу этому лет двести, а он — как новенький стоит — ни травой не зарос, ни стекла не повышибали — и, вообще!.. А? Почему? И кто в этом дворце живет? Чей он?

— Эх, мил человек, — ответил Михеич, — сколько ты мне вопросов задал, а выпили мы с тобой всего ничего!

— Так еще выпьем, не сомневайся, — уверил я его. — Сколько нужно будет, столько и выпьем!

— Да кто ж знает, сколько надо выпить, чтоб на эти все твои вопросы ответить? — вздохнул Михеич. — Никто не знает. Но вот что тебе скажу. А ты наливай, наливай! До ночи далеко. — Я разлил водку по стаканам, мы выпили, закусили, и он стал говорить: — Отвечаю по порядку. Почему он так сохранился?.. Во-первых, я к нему приставлен!

— Кем?

— Не перебивай, — осадил меня Михеич, — а то пить с тобой больше не буду. А приставлен я ими. — И он указал пальцем на потолок. — Они же мне и помогают. В восемнадцатом году сюда отряд красноармейцев нагрянул. А на следующее утро одни восковые чучела от них остались! Счас их в нашем музее, в Выдропужске, можно поглядеть. Хотя нет, музей прошлой зимой сгорел. А Чека два года разбиралось, кто в воск их превратил. Чекисты те в том же музее и очутились. В воск и их превратили. Вот тогда от дворца отстали. Кому в воск хочется превратиться? Похоронить даже толком нельзя! Роман бы об этом написать, — добавил он мечтательно. — Да некому. Александр Сергеич сгинул. Что ж вы его, сердешного, — заорал он вдруг пьяно в потолок, — ироды, в воск бесчувственный превратили? И тебя, — посмотрел он на меня сочувственно, — они в воск превратят! Не сомневайся, — добавил уверенно и уважительно.

— Меня-то за что?

— А леший их знает! — махнул он рукой. — Наливай.

Я налил, мы выпили, закусили. В пьяной моей голове и мысли не было, что в воск меня они, привидения то есть эти, превратят. Нет ведь их, привидений! И ни единому слову о красноармейцах и чекистах восковых я, разумеется, не поверил. А что в столовой зале восковая фигура Александра Сергеича за столом сидит, так это какие-нибудь шутники местные ее из воска вылепили. Деньги, наверное, хотят заработать. И сторож Михеич с ними заодно — и тот человек, что мне позвонил, чтобы я этот роман сюда дописывать приехал. Пиар-кампанию, видно, проводят. Дворец этот за бешеные деньги хотят продать. Не понимал только одного! Привидение это чертово, Чичиков этот, как возникает? Лазером, что ли, они его создают?!

— Лазером! — захохотал вдруг над моим ухом Павел Петрович. — Рассмешил. — Я обернулся, но за моим плечом лишь темень непроглядная стояла. — А роман этот, Михеич, — продолжал хохотать он из темноты, — уже написан! — И из этой черной темени швырнул нам на стол книжку. Я ее взял в руки.

На глянцевой обложке изображены были красноармейцы в шинелях до пят и в буденовках — винтовки со штыками на плечах. Вокруг дворца стоят, словно в карауле. И название было у этой книжки соответствующее.

КАРАУЛ!

Или

РУССКАЯ ВИЗАНТИЯ,

ИЛИ

КАК ЧЕКА БАСУРМАНИЛА

И

ЧТО ИЗ-ЗА ЭТОГО ВЫШЛО

Подлинная История России

от Великого царствования Павла Ι до наших дней,

или

История России Тушина Порфирия Петровича

в моем изложении

Но больше всего меня удивило, конечно, имя автора. Мое там имя было поставлено!

— Наливай! — крикнул мне Михеич. — Обмыть книжку надо.

— Завтра обмоете, — раздался строгий голос Павла Петровича. — А то, действительно, ты его, Михеич, до остекленения воскового доведешь.

— Не боись, Петрович, — крикнули мы разом с Михеичем, — мы свою дозу знаем! — И налили — и выпили — и закусили, естественно. А Петрович все бушевал и бушевал, но мы его послали — как государь наш император Павел Первый австрийцев и англичан послал! И в результате этого эта глава с одним этим эпиграфом и получилась. И без примечаний, разумеется.

— Наливай!

— Ну что с вами, вы прикажете, мне делать? — спросил меня на следующий день Павел Петрович.

— Гоните меня в шею!

— Нет уж, не дождетесь. Роман вы допишете.

— Допишу. А потом вы меня в воск превратите, — обреченно сказал я ему, но и не без издевки.

— Да кто вам такую глупость сказал? — неподдельно удивился Чичиков. — Сами подумайте, как, каким образом? Кстати, книжку, что я вам на стол вчера кинул, прочтите хотя бы, тогда поймете, что чушь несусветную несете.

— Так сначала я написать ее должен, — ехидно возразил ему, — а потом уж прочесть.

— А, — засмеялся он, — вы на свое авторство претендуете. Так мы не возражаем, только ведь вам мой роман надо прежде дописать! Или не хотите?

— Хочу, конечно.

— Так давайте продолжим!

— Момент, Павел Петрович, — выкрикнул я. В голове моей колом вчерашняя водка стояла. Похмелиться хотелось — жуть. Тоска смертная. Жажда меня мучила — врагу не пожелаешь, хотя был я еще, честно говоря, пьян. Даже пошатывало, и душу мою наизнанку выворачивало. И спросил я его: — А батальные сцены будут?