Екатерина Оленева - Хрустальный дом (СИ)

— Согласен. Мне тоже кажется, что мы слишком много спорим.

— Это неизбежно.

— Этого легко избежать, — возразил я. — Ненужно вести себя со мной, как мамочка с неразумным ребёнком, пытаясь контролировать каждый мой шаг. Откровенно говоря, контролировать меня вообще ненужно.

На её личике отразилась обида.

— Я понимаю, что ты делаешь это из лучших побуждений. Но пойми — я не ребёнок и не умалишённый. Я способен позаботиться о себе сам. Мир вокруг не так уж сильно изменился, чтобы потерять в нём ориентир.

— Хорошо, — кивнула она. — Я больше не стану навязываться с помощью.

— Катрин…

— Мне нужно в университет. Увидимся позже.

Она ушла, разобиженная.

Я подошёл к окну.

Снова шёл дождь.

Осень, ноябрь. Серое небо, серая улица, серые прохожие.

Серая даже вон та девушка в ярко-красном драповом пальто.

Скрестив руки на груди, я позволил себе задуматься о будущем.

Лгать себе не имело смысла. Необходимость связать судьбу с Катрин вызывала во мне отторжение и неприятие.

Не то чтобы Катрин мне не нравилась. Очень даже милая, симпатичная, достойная уважения девушка. Я привязался к ней.

Но в том, что наша совместная жизнь будет пыткой я не сомневался.

Уже сейчас мы не могли четверти часа провести в обществе друг друга, чтобы не поругаться.

Однако позволить, чтобы семейное состояние уплыло вместе с её рукой к совершенно случайному человеку я не мог. Не так воспитан.

Только тот, в ком течёт кровь Элленждайтов, наследует то, что после Элленджайтов останется.

Правда, большой вопрос, могут ли у меня быть дети?

Ситуация «без меня меня женили» не могла радовать.

Катрин была безупречна. И от того бесила ещё сильнее.

Дождь сводил с ума.

Я — солнечный мальчик. Легко переношу и холод, и жару, лишь бы было солнце. Туманы и бесконечная мокрота меня убивают.

В ноябре сумерки спускаются быстро.

Зажглись первые фонари. Неоновая реклама расцвела всеми цветами вдоль блестящих от влаги асфальтовых дорог.

По стеклу машины монотонно стучали капли дождя, убаюкивая, снимая напряжение и одновременно снижая внимание.

Автомобили шли сплошным потоком. Кто-то кого-то подрезал в нетерпении, раздавался пронзительный визг сигналов и тормозов.

Из-под колёс брызгами вздымались лужи, задавая грязью проезжающие мимо машины и пешеходов.

В 21 веке город стал таким шумным!

Теперь не нужно было тащиться на концерт. Достаточно стало небрежного движения пальцем, чтобы прослушать любимую мелодию, льющуюся из динамиков плейера, перекрывающую звуки улицы.

И какая это была музыка!

Уверен, Ральфу понравился бы рок.

Синтия — та брезгливо поджала бы губы, хотя втайне тоже бы наслаждалась.

Я петлял по городу, развлекаясь тем, что пытался в хитросплетении новых улиц отыскать призраки прошлого. Иногда удавалось узнать дома, успевшие превратиться в раритетных старичков, но большей частью город поменялся до неузнаваемости.

Остался старый, знаменитый в прошлом театр «Опера».

В здании Дворянского Собрания расположился музей.

Обсерватории больше не было.

Зато Храм вроде, как и не постарел за истёкшие годы. Даже окружавший его парк мало изменился. По-прежнему к нему вела вымощенная камнями мостовая.

Помню, словно вчера, по ней прогуливались дамы в кринолинах в сопровождении мужчин с тростью и в цилиндре.

Я находил в себе силы искать отголоски прошлого на улицах, но мне не хватало храбрости, чтобы попытаться узнать подробности о жизни тех, кого я любил.

Устав плутать по улицам я поехал в Асторию.

К тому времени как я подъехал к зданию, почти вся площадь перед ним была заставлена машинами.

Охранник выдвинул вперёд массивной плечо, преграждая путь:

— Ваш пропуск, пожалуйста.

В былые времена стоило ногу подставить на ступень кареты, как лакей, выполняющий ту же роль, что и этот амбал, бросался через всю улицу с раскрытым зонтиком, стараясь угодить.

Но то были другие времена. Здесь на меня смотрела волком.

— У меня нет пропуска, любезный.

— Тогда проваливай!

Я улыбнулся:

— Разве можно так говорить с клиентом?

— Я сказал — проваливай!

Коснувшись руки, я перехватил его взгляд и потребовал:

— Пропусти.

Глаза у охранника сделались мутными, словно он хлебнул лишнего. С лица исчезло всякой выражение.

В следующий момент дверь приветливо распахнулась.

Полумрак в прихожей раньше разгоняли дорогие парафиновые свечи. Теперь же, с изобретением электричества, загадочная атмосфера достигалась за счёт тусклых, сделанных под старину, светильников.

Коридор уводил в главную залу. На второй этаж убегала изогнутая, украшенная лепниной, лестница с ужасающе-безвкусными амурами, которых здесь даже в мою эпоху не было.

Раньше дворецкий у входа услужливо забирал перчатки, цилиндры, плащи.

Теперь приходилось ножками топать до гардероба, чтобы самому сдать туда пальто. Как-то выбивало это из атмосферы очаровывающего порока.

С первого взгляда всё выглядело более, чем цивильно. Даже скучно.

На сцене девица, в длинном откровенном платье, с причёской, украшенной перьями, технично тянула высокую ноту. Придраться невозможно, но исполнение не цепляло.

Девице аккомпанировал тип в чёрном сюртуке. Тоже чистенько, но без огонька.

В зале за круглыми столиками расположились успевшие прибыть клиенты. Были здесь смешенные пары, были чисто мужские и (чего прежде в Астории никогда не было) чисто женские компании.

Вот тут-то я постиг истинное значение слова «феминизм».

Светильники, похожие на хрустальные шары, мягко сияли с середины каждого стола.

Словно призраки, между столиками скользили официанты.

Стоило перешагнуть порог, как ко мне сразу же скользнул… затрудняюсь определить должность? В наше время его бы назвали управляющим.

— Простите, сэр. Вы новенький? Могу я увидеть ваш абонемент?

— Боюсь, что нет. Ведь я даже не знаю, что это такое.

Сколько себя помню, стоило одному из Элленджайтов появиться на людях, реакция всегда была одна и та же — пристальное внимание и вожделение, иногда прикрытые, иногда нет.

— Это закрытый клуб. Случайные посетители не могут здесь находиться.

— Тогда, полагаю, самое время завести этот… как его — абонемент? Сделайте всё, что нужно. И проводите меня к свободному столику.

Моя просьба вкупе со взглядом и прикосновением сделали своё дело.

— Да, сэр. Конечно, сэр. Идёмте, сэр. На какое имя прикажите выдать пропуск?

Исполнительницу заунывной мелодии сменила другая, почти такая же, с той лишь разницей, что была брюнеткой. Создавалось впечатление, что даже песню они тянули одну и ту же.