Екатерина Оленева - Хрустальный дом (СИ)

Взгляд её был одновременно удивлённым и настороженным.

Она непонимающе глядела на меня.

Я прижал её к себе, зарываясь лицом в волосы, жадно вбирая их лёгкий аромат — шампунь, духи и что-то индивидуальное, свойственное только ей одной.

— Ты мой маленький лучик света в царстве беспросветной мглы. Такой необходимый. Такой хрупкий. Если я потеряю тебя, мне не выбраться.

Она заглянула мне в лицо, словно пыталась прочесть мои мысли, понять мои тайные побуждения.

— У меня был скверный день, — улыбнулся я.

— Расскажешь, что случилось?

— Вряд ли.

— Почему? — нахмурилась она. — Ты сделал что-то плохое, что следует от меня скрывать? Или ты считаешь меня настолько глупенькой, что я не в состоянии понять некоторых вещей?

— Я не считаю тебя глупенькой. Но мне так хотелось бы, чтобы некоторых вещей ты так никогда бы не узнала. Если бы я мог, я бы, наверное, законсервировал тебя вот в таком белом и пушистом состоянии, как сейчас, и грелся бы около тебя, как у костра, отдыхая душой и телом. Но я знаю, что это невозможно.

— Если ты хочешь, чтобы я доверяла тебе, ты должен научиться доверять мне, Альберт. Я не такая бессильная, как ты себе вообразил. Пережила же я твоё воскрешение? Как раз за разом переживаю вскрытие трупов в моргах.

Катрин тихо рассмеялась, перехватив мой недоумевающий и недоверчивый взгляд.

— Альберт, специальность, которой я пытаюсь овладеть — хирург общей практики. И я уже, заметь, на втором курсе. Впечатлительные нежные барышни, какой ты меня, по всей видимости, воображаешь, предпочитают более романтичные, менее приземлённые профессии, скажем, артисток, музыкантов, певиц, художниц. К хирургам приходят в крайнем случае и мы, зачастую, отрезаем всё лишнее.

— Звучит жутковато.

В наше время женщина-врач была моветоном.

Как и женщина-адвокат, женщина-бухгалтер, женщина-писатель.

Возможно, будь это иначе, жизнь моей шальной сестрицы сложилась бы по-другому?

— На деле всё ещё хуже, уж можешь мне поверить. Я достаточно стрессоустойчива и не склонна к пустым истерикам. Так что выкладывай, что там у тебя случилось?

— Мы не единственные потомки Элленджайтов. Скажи, ты слышала о Рэе Кинге?

Катрин нахмурила лобик в попытках освежить память:

— Имя кажется смутно знакомым.

— Рэй Кинг — местный мафиозный король, прибравший к рукам весь теневой бизнес в городе.

Тоненькая складка между бровями Катрин залегла глубже:

— В Эллиндже ест мафия?

— Наивный вопрос, моя милая. Мафия есть везде. Это как канализация с коллекторами — без них никак и никуда. Где есть люди, есть и нечистоты, а им по любому рано или поздно собираться в отстойник. Всегда есть кто-то, готовый нарушить закон ради получения прибыли. Откровенно говоря, большой куш ты не сорвёшь никогда, если будешь играть по правилам. Первоначальный капитал, как правило, наживается в обход закона, преступным путём.

— Откровенно говоря, я не понимаю, какое нам может быть до всего этого дело?

— Прямое, Катрин. Ты никогда не замечала, как похоже звучит название этого города с нашей фамилией? Это не случайность. Эллиндж — наш город в прямом смысле слова. Мы — его сердце, его плоть, его душа. Мы принадлежим друг другу — мы городу, а город — нам. Так было со дня основания Эллинджа и так, надеюсь, останется дальше. Мы не можем позволить Кингам диктовать здесь правила. Они — наша, но — тень! И если они получат власть, это будет власть террора. Этому необходимо помешать. Иначе разразится война между мафиозными структурами за передел собственности и никому мало не покажется.

— Тебе так нужен этот город?

— Мне нужен мир в городе. А для этого нужно изгнать Сангрэ, кем бы он ни был, нужно обуздать амбиции Кинга. Ты поможешь мне в этом.

— Я? — удивилась Катрин. — Как?

— Станешь моей женой. Ты мой ключ к закрытому замку и без тебя мне в него не войти.

Лицо Катрин словно окаменело:

— Мы уже обсуждали этот вопрос, Альберт. Я же уже сказала тебе — да. Чего ещё ты хочешь?

Я хотел назначить дату свадьбы и начать подготовку, но так… так действовать было нельзя. Брак даже по договоренности и расчёту — это все-таки не сделка в чистом виде.

— Я уже говорил, Катрин, и повторю снова — я хочу тебя.

И я не лгал, не кривил душой. Просто всё так переплелось-перепуталось в один сложный клубок.

А, впрочем, когда оно было иначе?

Я опасался, что Катрин оттолкнёт меня, когда притянул её к себе, касаясь мягкого бутона губ, который словно хранили загадочный нектар — целительную силу.

Странное дело, её неопытность нисколько не казалось мне смешной. Эта неопытность виделась мне шармом — шармом, присущим только Катрин.

— Уже поздно, а у меня ещё много работы. Тебе лучше уйти, — сказала она, отступая.

Что мне оставалось делать? Разыгрывать из себя крутого мачо, натаивающего на своём?

Какой в этом смысл?

— Спокойной ночи, — привычно пожелал я ей, против воли испытывая раздражение.

В чём можно упрекнуть женщину, от которой ты не видел ничего, кроме добра? Сдержанная, чуткая, понимающая, ничем никогда не досаждающая, целомудренная.

«Идеальная овца», — насмешливо прошипел мой мозг голосом Рэя Кинга.

Я было мысленно зашипел на него в ответ, но… в этом была доля правды. А ничто так не бесит в противнике, как едкое замечание, сделанное по существу.

Я безмерно уважал Катрин, но мне в ней не хватало жизни, не хватало страсти, огня, каких-то мелких шероховатостей характера, за которые цепляешься и прикипаешь душой.

Наш брак грозил стать идеальным. Без ссор. Без выяснений отношений.

Кто тому виной — она или я?

Уж не знаю, велика ли, мала ли по размерам для меня душа этой женщины, но мне дискомфортно с ней. Как будто я хожу на высоких каблуках.

Идя к Катрин, я надеялся развеяться, но стало только хуже.

Она оставалась прекрасной, как статуя изо льда, стерильной, как скальпель, идеальной, но — бесконечно чужой.

Чем больше я пытался залатать дыру между нами, тем эта дыра становилась шире.

Энджел прав — лучше продать себя на одну ночь, чем вот так. Душа в обмен на легат? И самое удивительное, мне-то деньги не нужны, но словно запрограммированный кем-то свыше, я поступаю согласно чьей-то невидимой мне воле.

Я буду чувствовать себя в долгу перед Катрин, я обрекаю себя на вечные угрызения совести, потому что вынужден буду лгать ей — я её ценю и уважаю, но нет того самого главного, я не знаю сам, чего.

Возможно и она поступает из сходных побуждений? Связанная деньгами, которые её тяготят, она стремиться вернуть их тому, кого считает законным владельцем?

Отодвинув занавеску, я глядел в окно, на залитую огнями подъездную площадку перед отелем.

По-прежнему крупными белыми хлопьями валил снег.